31 мая 90 лет исполняется Клинту Иствуду — одной из главных легенд жанра вестерн, прародителю кино в жанре экшен и, наконец, режиссеру, который даже на пятом десятилетии карьеры ухитряется не только оставаться актуальным, но и раз за разом перепридумывать свой стиль, своих героев, и, самое главное, образ Америки как таковой. Что до Америки — пожалуй, ни один другой представитель современного американского кино не может в той же степени, что и Иствуд, считаться олицетворением этой страны во всех ее многочисленных противоречиях, драмах и конфликтах. К чести Иствуда, сам он эти серые зоны национальной мифологии и истории в своем кино только продолжает иллюстрировать. «Лента.ру» рассказывает о карьере одного из величайших дедов от кинематографа — через два десятка самых характерных и показательных его работ, как в актерском, так и режиссерском качестве.
Кадр: фильм «За пригоршню долларов»
До этого фильма, на аскетичные, скромные съемки которого в Европе Иствуд попал более-менее случайно (после того, как в последний момент из проекта выбыл один из его коллег), он был фигурой, немало напоминающей Рика Далтона из тарантиновского «Однажды... в Голливуде» — стремительно стареющей телезвездой, оказавшейся на грани забвения после закрытия вестерн-сериала «Сыромятная плеть». После же роли Человека без имени в «За пригоршню долларов» он стал лицом целого жанра — спагетти-вестерна, более кровавого, циничного и антигероического европейского ответа классическим американским вестернам.
Кадр: фильм «Хороший, плохой, злой»
Финал иствудовской трилогии Леоне — и самый кассовый в ней фильм, сделавший исполнителя главной роли суперзвездой не только в Европе, но и, наконец, в Америке — по праву считается образцовым спагетти-вестерном. Интереснее, что в нем лучше всего проявляется основа иствудовской актерской — и в будущем, режиссерской — манеры, происходящей из парадоксального сочетания игры и существования в кадре, почти театральной стилизации и сурового реализма, глубоко американского содержания и европейской, откровенно киноманской формы.
Кадр: фильм «Два мула для сестры Сары»
Второй из фильмов, которые Иствуд сделал с режиссером Доном Сигелом, ставшим его близким другом и своей эффективностью монтажа и подспудной тягой к пафосу постановки немало повлиявшим на режиссерские взгляды звезды, «Два мула для сестры Сары» сводит его в кадре с Ширли Маклейн — и насыщает почти классический по своей сути вестерн элементами той войны полов, которая затем будет не раз и не два, порой в несколько старомодном на современный взгляд духе разворачиваться в картинах с Иствудом (будь то «Сквозь строй» или «Внезапный удар»).
Кадр: фильм «Обманутый»
Один из самых нестандартных фильмов в актерской карьере Иствуда, «Обманутый» использует его в качестве даже не антигероя, но в сущности, пешки во фрейдистской по духу борьбе женщин друг с другом на фоне Гражданской войны. Поразительно то, что в этом — «кастрированном», если использовать определение режиссера Дона Сигела — виде Иствуд демонстрирует редкую эмоциональность и глубину.
Кадр: фильм «Сыграй мне перед смертью»
Триллер о диджее-бабнике (сам Иствуд) и оказывающейся опасным сталкером его слушательнице, ставший первым фильмом Иствуда-режиссера, содержит в себе зерно той темы, которая станет центральной в его карьере постановщика — проблеме публичности и обязанностей, которые она возлагает на ее носителя. Тем занятнее, что на этом, глубоко политическом по своей природе конфликте Иствуд выстраивает наполненный напряжением триллер, к финалу обращающийся практически в один из первых в истории кино слэшеров.
Кадр: фильм «Грязный Гарри»
Грязный Гарри Каллахан, офицер полиции, не гнушающийся и сам преступать закон ради достижения высшей цели (подход, жуть которого становится все очевиднее с каждым проявлением полицейского насилия в США) — одновременно и образцовый герой, и несомненный монстр. Бесспорно другое — в его лице американское кино получило, возможно, самую важную фигуру во всей истории жанра экшен, само воплощение как почти мифической маскулинности, так и пропитывающего заокеанский образ жизни фашизма.
Кадр: фильм «Бродяга высокогорных равнин»
Первое обращение Иствуда к жанру вестерна в качестве режиссера на первый, невнимательный взгляд кажется лишь его оммажем тем двум мастерам, которые его как кинематографиста сформировали — вот и могилы с именами «Серджо Леоне» и «Дональд Сигел» в кадре тоже появляются. Но Иствуд даже тогда отказывался быть всего лишь благодарным последователем — и история безымянного незнакомца, нанятого жителями хранящего много кровавых тайн городка для защиты от бандитов, бесстрашно перерастает в один из самых мрачных и параноидальных (не говоря уже об элементах сверхъестественного в сюжете) вестернов в истории, предъявляющих глубоко разочарованное представление об американском обществе.
Кадр: фильм «Громила и скороход»
Не только одна из лучших ролей Иствуда (к большому сожалению, Американская киноакадемия заметила, номинировав на «Оскар», только его партнера по фильму Джеффа Бриджеса) — но и, возможно, лучший режиссерский дебют эпохи Нового Голливуда. Майкл Чимино снимает фильм-ограбление — но удерживается от изображения, собственно, криминальной затеи вплоть до середины картины, предпочитая сначала рассказать проникновенную и остроумную историю о путешествии двух друзей, обнажающую суть самой механики мужского товарищества.
Кадр: фильм «Джоси Уэйлс — человек вне закона»
Иствуда еще с 1970-х (а в наше, помешавшееся на крайностях и обобщениях восприятия чьих-то персональных взглядов, время — особенно) критикуют за консервативное мировоззрение, нередко приписывая к правым, а то и даже к крайне правым. Насколько ошибочно такое понимание его личности, свидетельствует «Джоси Уэйлс», снятый, на минуточку, по роману натурального расиста, ку-клукс-клановца Форреста Картера — и выворачивающий наизнанку шовинистский месседж первоисточника, чтобы рассказать горькую антивоенную историю о том, что война и бесконечное воспроизводство ее ужасов не кончаются, пока жив последний ее участник.
Кадр: фильм «Имя ему Смерть»
Возвращение Иствуда к жанру вестерна после почти десятилетней паузы породило, возможно, самый горький фильм в его режиссерской карьере: «Имя ему Смерть» берется за историю очередного берущегося за неподъемную битву со злом безымянного странника в исполнении звезды — и разгоняет ее до масштаба почти библейской (отсюда и название) аллегории о нищете, несчастье и трагизме человеческого существования.
Кадр: фильм «Птица»
«Птицу» знаменитым образом разнесли в пух и прах такой большой режиссер, как Спайк Ли, и друзья собственно главного героя — великого джазмена Чарли Паркера — обвинившие Иствуда в однобокости изображения легенды, в отсутствии интереса к чувству юмора Паркера. Эти претензии, впрочем, не вполне уместны: в «Птице» Иствуд пытается не столько снять классический байопик, фильм-портрет Паркера, сколько через изображение драм личной жизни музыканта передать в том числе взвинченный, нервный, всегда предчувствующий трагедию дух его творчества. На наш взгляд — режиссер в этом преуспевает.
Кадр: фильм «Непрощенный»
Есть безусловная красота и логика в том, что именно Иствуду — в эпоху после Джона Уэйна собой идею и мифологию вестерна и воплощавшему — выпала судьба, в сущности, жанр и прикончить. Сделал он в, пожалуй, самом общепризнанном своем шедевре — «Непрощенном», который деконструирует мир, героику и каноны вестерна так безжалостно и прочувствованно, что на следующие пару десятилетий обращаться к теме и образам Дикого Запада для всех кинематографистов Америки значило расписаться в слепоте к пронизывающей их (как и всю американскую историю) боли миллионов и миллионов предков.
Кадр: фильм «Совершенный мир»
Мало кто за свою карьеру сумел так, как Иствуд, отразить на экране маскулинность во всей ее полноте — от бравурности и мессианства до ограниченности и жестокости. Но даже по его меркам «Совершенный мир» — работа абсолютно неожиданная, практически хрупкая и уязвимая в той чувствительности, с которой Иствуд рассказывает историю о постепенном, почти отцовско-сыновьем сближении сбежавшего преступника (Кевин Костнер) и восьмилетнего мальчишки (Ти Джей Лоузер), которого он берет в заложники.
Кадр: фильм «Таинственная река»
Один из секретов иствудовского режиссерского долголетия — редкий дар даже в пенсионном возрасте оставаться чутким к дыханию времени. Вот и «Таинственная река», заставившая Голливуд восхититься его талантами и в новом столетии и снятая спустя год после событий 11 сентября, оказалась одним из самых четких и трезвых слепков этого смутного для Америки времени — снимком незаживающей персональной травмы (главный герой расследует похищение своей дочери-подростка), осуществленным посредством не рентгена, но глубоко страдающей, эмоциональной режиссуры.
Кадр: фильм «Малышка на миллион»
Пожалуй, никогда ни до, ни после Иствуд не был так беззастенчиво, даже бесстыже сентиментален, как в этой «анти-Рокки»-боксерской драме о трагичной претензии на спортивный успех надевшей перчатки официантки (Хиллари Суонк) и обреченной потуге на искупление жизненных грехов ее угрюмого тренера (сам Иствуд). Другое дело, что бьет по болевым точкам души это кино так умело и безотказно, что любые правила режиссерского приличия теряют хоть какое-то значение.
Кадр: фильм «Письма с Иводзимы»
Своего места в пантеоне великого кино вполне заслуживает и фильм-компаньон «Писем» — представлявшие американский взгляд на битву за Иводзиму «Флаги наших отцов», помимо собственно экранной баталистики, умело обнажали машину производства героических образов и пропаганды, стоящую за любой армией. «Письма с Иводзимы», впрочем, идут еще дальше — не только источая сострадание и уважение к врагу, но и осмеливаясь показать то фронтовое сочетание человеческого благородства и дегуманизирующего страха, которого избегали даже многие заслуженно ставшие классическими военные фильмы.
Кадр: фильм «Гран Торино»
Один из самых народных фильмов Иствуда остается парадоксальным образом преступно недооцененным — в первую очередь, из-за близорукости либеральных критиков, заклеймивших «Гран Торино» за мелодраматичность превращения пожилого героя Иствуда из безнадежного расиста в защитника угнетенных меньшинств. Что ж, минимализм, даже нарочитая простота стиля «Гран Торино» не позволили ненавистникам фильма увидеть главного — сути политического высказывания, которое здесь делает Иствуд: даже если один старый подонок может немного исправиться, Америка вокруг него в том, что касается своих предрассудков и заблуждений, продолжает стоять на месте. Все равно что тот самый драгоценный седан Gran Torino, который толком и не выезжает из гаража героя.
Кадр: фильм «Снайпер»
Еще один как будто бы проблемный (в том числе в силу своей популярности — это самый большой кассовый успех режиссера) фильм Иствуда многими был раскритикован из-за героизации его протагониста — убившего в Ираке своими меткими выстрелами 300 человек и затем погибшего в Америке снайпера Криса Кайла. Если, впрочем, к «Снайперу» присмотреться, то окажется, что Иствуд попросту не выносит никаких суждений насчет Кайла — делая подлинным материалом своего кино вовсе не удаль в бою или ПТСД-растерянность на гражданке, а саму противоречивую, амбивалентную природу самого геройского статуса в современном мире: Иствуд не героизирует, а очеловечивает фигуру, известную большинству американцев по сенсационалистским, стремящимся к обобщениям и упрощениям портретам в медиа.
Кадр: фильм «Чудо на Гудзоне»
Доказательство, что тяжеловесное студийное кино по-прежнему может быть работой большого мастера. Иствуд берет реальный случай чудесной экстренной посадки пассажирского лайнера на Гудзон — и с помощью добродетелей классической голливудской режиссуры (изобретательная драматургия, постановочный размах, самоотверженные актерские перевоплощения) превращает историю с очевидным, предсказуемым концом в напряженный, обезоруживающий триллер.
Кадр: фильм «Дело Ричарда Джуэлла»
Последняя на сегодняшний день картина Иствуда «Дело Ричарда Джуэлла» кажется более чем логичным продолжением его работы всего последнего десятилетия: вновь реальная история (преследование со стороны ФБР и медиа странноватого тюфяка-охранника, спасшего сотни жизней во время взрыва бомбы на Олимпиаде в Атланте), вновь исследование природы и мнимости героизма, вновь режиссура и драматургия, отполированные до такого естественного лоска, что фильм не столько выступает политическим высказыванием, сколько может отзеркаливать политические взгляды абсолютно любого зрителя. Не будем пускаться в банальности о том, что кино, подспудно сообщающее зрителю о его собственных предрассудках, всегда ценнее того, что с предрассудками воюет на экране. Заметим лишь, что в богатой галерее образов Америки, созданной Иствудом, «Дело Ричарда Джуэлла» занимает место вовсе не лишнее — а по своей динамике, выпуклости так и вовсе уникальное.