В американском общественном сознании ключевая роль отведена символам и знакам. Символизм — общая черта западного образа жизни и мысли. Но именно в США она воплотилась в наиболее зрелищных формах, особенно если обратиться к американской внутренней политике, буквально пронизанной, как ни одна другая, символизмом дат, жестов, ритуалов, церемоний и речей.
Крупнейшим по значимости символом в американской внутренней политике стал приход в Белый дом в январе 2009 года Барака Обамы. Несомненно, символизм этого события был бы полнее, по крайней мере в интроспекции собственно американской истории, окажись Барак Обама потомком рабов, массово свозимых в Новый свет вплоть до предпоследней четверти XIX века (c 1525 по 1866 годы более 12 миллионов африканцев было вывезено из Африки через Атлантику, около двух миллионов из которых погибли по дороге). Но и в том, что Обама — сын кенийского студента и белой американки, символизма предостаточно, равно как и убедительных свидетельств прогресса американского общества и наличия множества нитей, фундаментально связывающих его с внешним миром.
Биография самого Обамы также преисполнена символами, буквально вплетающими жизнь действующего американского президента в саму ткань американской истории. Подтверждены и не раз обсуждались факты родства матери Обамы с президентом Конфедерации Джефферсоном Дэвисом (первым и единственным президентом Конфедерации Штатов Америки в годы Гражданской войны 1861-1865 годов, когда решалась судьба американского рабовладения).
В избрании Обамы видели приход новой эры в истории США, окончательное раскрепощение американского народа, освобождение от исторических ошибок. Избрание Обамы стало символом исторической эмансипации. Его и избрали-то, в конечном счете, для того, чтобы обрести этот новый символ. Обама не скрывал своего удивления и смущения присуждением ему Нобелевской премии мира в 2009 году — всего лишь спустя несколько месяцев после инаугурации. И его можно понять.
Он, кажется, единственный в новейшей истории президент США, голосуя за которого, рядовой американец исходил не из характера и личности кандидата (ну или, на худой конец, его предвыборный программы, хотя этот фактор практически не имеет значения в американской политике), а из символизма избрания Обамы как предвестника перемен и улучшений. Вот такое «забегание вперед» и стало наиболее серьезной ошибкой американского избирателя за десятилетия, у которой много последствий.
Меньше среднего
Американские политики любят подчеркивать, что основу стабильности их политической системы составляет средний класс (согласно их статистике, это домохозяйства с ежегодным доходом от 35 тысяч до 100 тысяч долларов с учетом инфляции). Они, конечно, правы. Многочисленный средний класс состоит в основном из собственников бизнеса, прежде всего малого. Поэтому он представляет собой не только фактор политической стабильности (хотя собственники бизнеса, приносящего основной доход, заинтересованы в его постоянстве, а, следовательно, в эволюционном характере политико-экономических преобразований). Это еще и источник рабочих мест и инноваций, уже на макроуровне спасающих американскую экономику в периоды кризиса. В США на малый бизнес, то есть на фирмы с персоналом менее 20 человек, приходится 89,6 процентов зарегистрированных компаний, а с учетом частных предпринимателей, не нанимающих рабочую силу, этот показатель доходит до 97,9 процента. Малый бизнес создает 46-48 процентов ВВП страны.
В 2000-е же, но особенно в 2010-е годы, доля среднего класса сократилась. При этом — с 31 до 35 процентов — увеличилась доля малообеспеченных американцев. А процент обладателей доходов выше среднего, наоборот, упал — с 25 до 22. Кроме того, произошло общее для постиндустриального общества замещение экономически активного населения пенсионерами. И именно при Обаме, вопреки его неустанным призывам к борьбе с социальным неравенством, уровень социально-экономического расслоения в Америке достиг максимумов с момента окончания холодной войны.
Игра против центра
Еще одна заметная, и, безусловно, негативная черта правления Барака Обамы — резкая поляризация американского политического класса. Причем действующий президент этому процессу не только не препятствовал, но, напротив, в своих интересах расшатывал центристское ядро американского истеблишмента.
В 2008 году, когда Обама баллотировался на пост президента, общий всплеск прогрессистских ожиданий, сопровождавших кампанию первого чернокожего кандидата, породил любопытный феномен: политики, представлявшие умеренное крыло Республиканской партии, стали постепенно вымываться с политической арены. Их избиратели, поддавшись символизму и обаянию личности Обамы, в значительной своей массе переориентировались на кандидатов-демократов, так же тяготевших к центристской повестке дня. На каком-то этапе это создало иллюзию и временный эффект «подавляющего» преимущества Демпартии, не только консолидировавшей, но и расширившей свою электоральную базу. Однако впоследствии — по мере нараставшего разочарования правлением Обамы — центристская часть Демократической партии быстро растеряла популярность.
На этом фоне радикализируется и Республиканская партия. Как с точки зрения предвыборной платформы, так и по персональному составу. В ее первые ряды выдвигались все более консервативные политики.
Печальным итогом этого процесса стало размывание центристского ядра американской политики (истеблишмента), в рамках которого всегда было возможно нормальное двухпартийное сотрудничество, прежде всего нормотворческое. Но кроме того, произошла беспрецедентная поляризация политических предпочтений американского общества в целом. За последнее десятилетие доля республиканцев, рассматривающих демократическую повестку дня как угрожающую национальному благополучию, выросла с 21 до 43 процентов. Аналогичный показатель у демократов взлетел с 29 до 39 процентов. Зона смешанных предпочтений (совмещающих либеральные и консервативные позиции) за отмеченный период сократилась с 21 до 10 процентов, что делает центристскую (двухпартийную) основу законодательной политики небывало узкой.
Можно говорить о «парадоксе Обамы»: несмотря на конвергентный характер его риторики и отчасти политики, годы его президентства способствовали нарастающей дивергенции американского общества. Теперь оно все меньше напоминает привычный «плавильный котел», и гораздо больше — «крупнолистовой салат». Следствием чего становится снижение потенциала эффективности американской демократии.
Долг на вырост
Переходя к макро- и внешнеэкономической политике, нельзя не отметить серьезное увеличение при Обаме государственного долга. Здесь важен даже не сам факт увеличения долга (с 2009 года он вырос больше чем на 78 процентов), но и то, что теперь он превышает размеры американской экономики, достигая 105 процентов ВВП. На каждого трудоспособного американца приходится свыше 70 тысяч долларов национальной задолженности.
Хуже того: у Обамы и его экономической команды, судя по всему, отсутствует внятная стратегия уменьшения долговой нагрузки. Вместо констатации проблемы и поиска ее решения нынешняя американская администрация упорно пыталась все это время акцентировать внимание на соотношение бюджетного дефицита к ВВП. Оно действительно сократилось с 10 до 3 процентов.
Но это не отменяет того факта, что Обама оставляет будущим поколениям самый крупный долг в американской истории, и именно при нем произошло его наиболее значительное приращение.
Война с пацифизмом
Для российского восприятия Обамы, конечно, гораздо важнее внешнеполитические черты и сюжеты. И здесь итог нынешней администрации наименее утешителен.
Обама пришел в Белый дом с обещаниями ликвидировать ядерные арсеналы, завершить «малые» войны США на Ближнем и Среднем Востоке и восстановить авторитет страны на международной арене, поколебленный почти повсеместным ростом антиамериканизма в конце 2000-х годов.
На излете двух сроков его пребывания в Белом доме почти ничего из этого осуществить не удалось. В каком-то смысле Обаме мешала его природная сдержанность. За 8 лет он не сумел сформировать свой собственный стиль ведения мировых дел, оставаясь в рамках почти карикатурной модели корректного поведения, которого, в общем-то, и ожидают от лидера ответственной державы. Но во внешнеполитической сфере такой подход редко срабатывает.
Несмотря на исходный пацифистский запал, Обама так и не поборол наступательную ориентированность внешнеполитического истеблишмента, заданную при Буше-младшем. И одновременно упустил после ухода из Белого дома неоконсервативного предшественника образовавшееся «окно возможностей» для проведения более экономичной и ограниченной по своим целям стратегии, способствующей установлению конструктивных отношений с другими центрами силы.
* * *
Символично, что родители Барака Обамы познакомились на занятиях по русскому языку в Гавайском университете. Показательно и то, что один из первых шагов Обамы-президента — запуск «перезагрузки» в отношениях с Россией. И тем не менее, спустя семь лет после прихода к власти нынешней администрации одно можно сказать наверняка: войну «за умы и сердца» россиян Обама, а с ним и Соединенные Штаты Америки, проиграли безоговорочно.
В России — стране, у которой США выиграли длившуюся четыре десятилетия холодную войну и теперь оправдывают этим свою неоимперскую политику 1990-х и 2000-х, — уровень антиамериканизма зашкаливает. В 1991 году 72 процента россиян считали, что с Вашингтоном Москве необходимо сотрудничать в первую очередь, и только 1,5 процента относились к США враждебно. А в 2015-м доля россиян, негативно оценивающих роль США, достигла 81 процента, а 62 процента рассматривают заокеанскую державу в качестве врага.
Произошедший в российско-американских отношениях переворот — причем как на массовом, так и на элитном и экспертном уровнях — ставит под сомнение американскую победу в холодной войне. Особенно если сравнивать ее с победой над Германией и Японией, как это любят делать сами американцы. Ведь уровень общественной поддержки США в этих странах был и продолжает оставаться весьма высоким.