«Тысячи пленных канули в никуда» Советские солдаты спасли узников самого страшного лагеря смерти. Что они там увидели?

Чудовищные преступления нацистов навсегда останутся в памяти человечества. Невероятная жестокость, с которой они лишали жизни узников концентрационных лагерей, не поддается объяснению. Весь ужас, творившийся с людьми за заборами с колючей проволокой, попыталась описать в своей книге Керен Бланкфельд. Приведенные в ней факты основаны на внушительном объеме интервью, документов, опубликованных и неопубликованных мемуаров бывших заключенных. Среди прочего она использовала рукописи бывшей узницы Освенцима Хелен Циппи Тихауэр. «Лента.ру» с разрешения издательства «Иностранка» публикует фрагменты книги «Освенцим. Любовь, прошедшая сквозь ад. Реальная история».

Еще до завершения строительных работ, а именно 20 марта 1942 года в Биркенау была введена в строй первая газовая камера под официальным названием «бункер I». В эсэсовской администрации этот кирпичный крестьянский дом именовали «красным домиком». Много переделок он не потребовал: уплотнили двери, заложили оконные проемы, залили щели герметиком — и ввели в эксплуатацию. В это двухкомнатное помещение входило в общей сложности около восьмисот человек. Эсэсовцы тщательно следили за тем, чтобы обе комнаты были заполнены битком, прежде чем запирать воздухонепроницаемые двери и отправлять на смерть очередные восемь сотен заключенных.

Через считаные дни после ввода в действие «красного домика» ожидалось прибытие в Аушвиц первого эшелона с евреями, в общей сложности их планировалось завезти туда 20 000 человек. Был отдан приказ эвакуировать всех выживших советских военнопленных. Недостроенный Биркенау предстояло разделить на женскую и мужскую зоны забором с колючей проволокой под высоким напряжением. Много чего предстояло организовать к ожидаемой в ближайшие недели доставке не менее семи тысяч узниц из Словакии.

Материалы по теме:

«Немцы называли нас ночными ведьмами»Советские летчицы наводили ужас на фашистов. Как появился их уникальный авиаполк?

5 мая 2024

«Нами двигали только страх и голод»Гитлер панически боялся смерти. Как молодые девушки ценой своей жизни спасали его?

7 мая 2024

Для начала СС нужно было где-то набрать надзирательниц. Гиммлер, недолго думая, решил просто перевести туда нескольких женщин — офицеров охраны из расположенного на живописном озере в часе езды от Берлина женского концлагеря Равенсбрюк во главе со старшей надсмотрщицей Йоханной Лангефельд. Та была эсэсовкой со стажем и на прежнем месте справлялась с пятью тысячами заключенных. Ей поручили возглавить охрану формируемого в Аушвице женского лагеря, взяв себе в помощь не только кадровых эсэсовок, но и сколько сочтет нужным проверенных зэчек из Равенсбрюка, чтобы сразу взять под контроль партию из 999 евреек, прибывающих из Словакии первым эшелоном. Этим заключенным предстояло проследовать за Лангефельд в Аушвиц I, а оттуда со временем в Биркенау. Большинству переведенных из Равенсбрюка была уготована роль капо — надзирателей за заключенными-еврейками в обмен на привилегии «блатных».

В число этих капо попали в основном этнические немки, оказавшиеся на нарах за выражение недовольства Гитлером или его режимом либо за принадлежность к «асоциальным группам» (проститутки, нищенки, лесбиянки, воровки и т.п.).

Выдернутые из обстановки рабского бесправия и пыток, царившей в трудовом лагере Равенсбрюк, эти женщины-заключенные попали в не менее жуткие условия. Зато отныне они были наделены властью и получили карт-бланш на поддержание порядка любыми методами, какие сочтут нужными. И как раз те из них, кто отличится на этом поприще особой жестокостью, и будут затем назначены Blockälteste, старостами блоков, отвечающими за поддержание дисциплины и порядка в женских бараках.
26 марта 1942 года сразу вслед за переводом из Равенсбрюка отряда капо подтянулся к станции Аушвиц и первый «транспорт», как нацисты именовали товарные эшелоны, с еврейками из Словакии. Циппи с Катей еще только ждали своей очереди в чистилище на Патронке, а эти 999 словацких евреек, пропев все триста километров пути на северо-восток под стук колес песни то на иврите, то на словацком, прибыли к месту назначения. И вошли в историю Холокоста как женский «транспорт No 1».
Циппи и ее попутчицы по транспорту прибыли двумя сутками позже.

Лай команд возобновился: «Всем раздеться догола!» Надсмотрщицам из Равенсбрюка не терпелось приступить к личному досмотру прибывших.

Пытавшиеся прикрыть интимные части тела молодые еврейки быстро убеждались в тщетности этих своих потуг. Грубейшие из грубых зэчки из Равенсбрюка беспардонно лезли лапами во влагалища и анусы любой, на кого падало подозрение в попытке утаить там ювелирные изделия, живо напомнив всем о столь же грубом первичном досмотре на Патронке. Затем всех поливали из брандспойта мощной струей дезинфицирующего раствора, не пропуская ни сантиметра тела.

После этого остригли под ноль тупыми ножницами и нещадно дерущими волосы машинками, поранив некоторым скальп до крови. Затем дошла очередь до бровей и лобковых волос. После этого заставляли встать на табурет и сбривали кожный волосяной покров, где только найдут. И напоследок остригли под корень и чуть ли не с мясом ногти на руках и ногах. И все это на холоде, многократно усугублявшем боль от каждой ссадины и каждого пореза.

Затем партию вновь прибывших придирчиво осмотрели офицеры СС, заставив вертеться на месте в позе руки за голову, буфера вперед. И они послушно вертелись, дрожа от холода.

Десяти лет не прошло с тех пор, как Циппи загорала и купалась на дунайском пляже, ходила в походы, изучала ремесло, строила планы на жизнь. А тут ее загнали в ржавую бочку с маслянистой ледяной водой и приказали: купайся!

После «купания» всех узниц выстроили на улице, по-прежнему нагишом. Одежду у них отобрали на дезинфекцию с последующей сдачей на склад; и больше они ее в жизни не увидят. Но и тюремные робы выдавать не торопились. Так они и стояли, косясь на лысых чудищ с выпученными глазами вокруг себя. Что это за чокнутые, спрашивали себя некоторые, запрещая себе даже думать о том, что они и сами из их числа.

А эсэсовский охранник все прогуливался туда-сюда перед шеренгой голых девушек и женщин — и посмеивался. Вот ведь, прибыли сюда все такие изящные и нарядные.

Наконец вместо изъятой у кого добротной, а у кого и впрямь изысканной одежды всем женщинам раздали даже не робы, а форменную рванину, оставшуюся после пленных русских. Какие-то хлопчатобумажные лохмотья, часто со следами спекшейся крови и/или дырками от пуль. Зато все это тряпье изрядно село в процессе дезинфекции и теперь вполне годилось женщинам по размеру. И каждый комплект мог многое рассказать о насилии, учиненном над его бывшим владельцем. (...)

(...) К июню 1942 года, когда происходили описываемые события, то есть всего через три месяца после прибытия в Аушвиц самой Циппи, приток заключенных в лагерь вырос в среднем до сотен человек в сутки, варьируясь в пределах от нескольких человек по этапу до эшелонов с тысячей с лишним узников. Зачастую с одного поезда сгружали вперемешку мужчин и женщин, тягловых лошадей и припасы. Высокую пропускную способность теперь обеспечивали две бесперебойно работающие газовые камеры.

— Juden raus schnell! Schneller! Schneller! — подгоняли узников эсэсовцы, приспустив с поводков натасканных на людей доберман-пинчеров, заменивших прежних овчарок. В свободной от поводка руке у каждого было оружие по собственному выбору: у кого автомат или винтовка с примкнутым штыком, у кого хлыст или дубинка. Всем этим они шпыняли мужчин, женщин и детей, распределяя их по колоннам.

Нацистам требовались крепкие заключенные для тяжелых работ. «Селекционный отбор» начинался сразу же по прибытии состава с новой партией. Прямо на платформе производилась беспощадная сортировка ничего не подозревающих и спотыкающихся после изматывающей дороги узников на потенциально годных к труду и однозначно идущих в расход. Мужчине за пятьдесят с изнеженными руками и субтильным телосложением сразу же командовали налево. И грудного ребенка из рук крепкой на вид матери тут же вырывали и всучивали кому-нибудь из отправленных туда же. А мать вместе с прочими внешне годными к труду отгоняли на правую сторону, откуда затем вели в Аушвиц. Отбракованных — пожилых, увечных, беременных — затем рассаживали по грузовикам, часто со знаками Красного Креста.

Шел четвертый месяц пребывания Циппи в Аушвице. Она была там одной из самых опытных заключенных. И теперь со своего нового места она со странным чувством видела лучи беспочвенной надежды, еще не успевшие угаснуть, в наивных глазах части новеньких, хотя в зоне регистрации и преобладали более уместные горестные и скорбные взоры. Как-то раз при ней одна женщина до последнего цеплялась за единственную фотографию своих убиенных детей и с воем умоляла эсэсовца не отбирать последнюю память о них. Напрасно она это, подумала Циппи. Ей ли было не знать, что тут нужно быть тише воды и терпеливо выживать час за часом.

Чем больше народу прибывало в Аушвиц, тем больше эсэсовцы заботились о сокрытии истинных дьявольских функций лагеря. Им не нужно было ни паники среди заключенных, ни вмешательства извне. И в СС придумали напоказ занять заключенных посадкой деревьев по всему периметру под зычные приказы охраны. Пирамидальные тополя и березы вокруг бараков — это ли не идиллия? Особенно им пришлись по душе тополя: растут быстро, ветви тянутся ввысь впритирку к стволам и надежно закрывают обзор извне. Березы же лучше приживаются в сырых и холодных низинах, в том числе и на сильно закисленной болотистой почве. Главным предназначением этих лесополос было, конечно, окутывание зеленой завесой лагерных орудий убийства.

Камуфляж работал отменно. Посторонние даже не догадывались, что в реальности творится в застенках Аушвица. Да и на территории лагеря большинство было не вполне в курсе происходящего. Хотя смутные догадки мучили всех заключенных.

Тысячи советских военнопленных канули в никуда. Циппи лично слышала по прибытии, что в каменных блоках содержат 40 000 заключенных. Теперь их там числилось 32 000.

Поодаль среди вишен, яблонь и груш виднелся второй фермерский дом, превращенный тем летом в газовую камеру под официальным названием «бункер II». (...)

(...) 27 января 1945 года, ровно через девять дней после этапирования Циппи из Биркенау, в Аушвиц наконец вступила Красная армия. Этот исторический момент был ознаменован взрывом гранаты у чугунных ворот, после чего советские воины-освободители вошли на лагерную территорию и застыли в немом ужасе перед воистину адской картиной: гарь из ям с еще тлеющими остатками документов, обугленные остовы зданий и сооружений, повсюду человеческие кости...

Завидев избавителей, последние узники ринулись к ним навстречу прямо через некогда электрические ограждения и — о, чудо! — выжили.

Около семи тысяч этих едва дышащих полутрупов дождались вызволения.

— Добро пожаловать, победители и освободители!— воскликнул кто-то из них по-русски.

— Вольно! Разойдись! — скомандовал им в ответ воин-освободитель. — Все свободны!

Те из выживших, у кого хватало сил, разразились слезами радости. Увы, большинство предстало перед воинами-освободителями в облике уже совершенно потустороннем и лишенном чего бы то ни было человеческого. Сама искра жизни успела угаснуть в глазах этих узников. Ведь по большей части на территории лагеря были оставлены нацистами лишь те, кто был слишком болен или истощен, чтобы осилить марш-бросок к месту новой дислокации. Многие пребывали в беспамятстве, лица и тела их были искажены и грязны...

При этом там и сям среди бескрайней грязи валялись груды обуви и одежды. Нацистам просто не хватило ни сил, ни времени, чтобы вывезти с собой в Третий рейх все, что они успели здесь награбить, и они так и бросили там тюки заготовленных не столько под парики, сколько для технических нужд женских и мужских волос, рассортированных по всем мастям от золотистых и светло-рыжих до пепельно-серых и черно-вороных. Без малого семь тонн волос своих жертв нацисты успели отправить из Аушвица в Германию на переработку в качестве сырья для текстильной промышленности. Но и за собой нацисты оставили подобных улик предостаточно. Помимо тюков невывезенных волос советское командование насчитало на заболоченной территории при лагерях не менее шести сотен не до конца сожженных в наспех разложенных нацистами кострах трупов.

Медики прибыли почти немедленно — и сразу же зашли в тупик: как вообще возможно проводить освидетельствование и сортировку больных среди полной антисанитарии — от вшей до человеческих экскрементов — на фоне повального распространения среди заключенных дистрофии, диареи, туберкулеза и острого травматического психоза, да еще и в месте без водоснабжения, медикаментов, постельного белья, отопления, питания?

Советские военные выстроили чудом выживших детей и престарелых вокруг виселиц и принялись запечатлевать исторический момент их освобождения на кино и фотопленку. Одному из самых младших было в ту пору всего пять лет, но глубокое потрясение от своего показательного освобождения перед съемочными бригадами документалистов у эшафота, где до этого только вешали, ему запомнилось на всю жизнь.

Перевод с английского Григория Агафонова