«Это битва на выживание» Политолог Дарья Дугина погибла при взрыве. О чем она рассказала в своем последнем интервью?

Политолог и журналист Дарья Дугина погибла при взрыве автомобиля на Можайском шоссе в Подмосковье вечером 20 августа. Она возвращалась с фестиваля «Традиция» на машине, в которой должен был ехать ее отец, известный философ и общественный деятель Александр Дугин. Вскоре в ФСБ заявили, что убийство раскрыто, исполнительницей является гражданка Украины, военнослужащая Наталья Вовк. Последнее интервью Дарья дала в июле 2022 года «Ленте.ру», приняв участие в съемках двух документальных проектов издания — «Крах однополярного мира» и «Неизвестное будущее», готовящихся к выходу осенью. Она рассказала о возвращении геополитических противостояний и будущем России после специальной военной операции на Украине.

«Лента.ру»: Где оказалась Россия с точки зрения геополитики после начала специальной военной операции на Украине?

Дарья Дугина: Мы оказались в самой геополитике — в том пространстве, где есть полюса силы и где их наличие не скрывается. После развала Советского Союза российскому обществу пытались внушить, что все напряжения в международных отношениях сняты, никаких противостояний больше нет и все мы живем в едином гармоничном обществе. А если мы с ними не согласны, то это наши проблемы и их нужно преодолевать.

Даже период становления Путина прошел в той же повестке. Это было время принятия глобального закона, открытого глобального общества. Но дальше началось самое интересное: медленная трансформация страны в сторону конструирования российского полюса и евразийской цивилизации. Собственно, Евразийский экономический союз — это некоторое оформление геополитического альянса.

Ты имеешь в виду противостояние цивилизаций суши и моря, как о нем писал английский геополитик Хэлфорд Маккиндер?

Да, и между ними существует пространство неопределенности, пространство, которое выбирает либо одну, либо другую идентичность или пытается быть медиатором между двумя полюсами. Соответственно, то, что мы сейчас видим, — это самая настоящая карта Маккиндера, где есть цивилизация суши, которой противостоит англосаксонский блок.

Цивилизация моря при этом не имеет четких границ, они очень подвижны. Пиратство, например, связано именно с цивилизацией моря.

Это противостояние после начала СВО вернулось. И более того, мы видим не просто оформление двух четких полюсов и третьего, который является придатком в значительной степени цивилизации моря (я говорю о Европе). Мы видим формирование нового многополярного, очень сложного мира, в котором есть не три полюса, а множество цивилизаций. Фактически тех же самых, что выделял [американский социолог и политолог Самюэл] Хантингтон: и китайская, и индийская, и африканская, и европейская.

Как Россия в этих условиях может изменить внешнюю политику в отношении стран постсоветского пространства, чтобы эффективно строить евразийский полюс?

Это сложный вопрос и огромный вызов для страны и общества, потому что мы видим по опыту нынешней Украины, что противостояние и осмысление фронтиров Россия уже частично смогла проиграть. Белоруссия была тоже дестабилизирована в 2020 году — там мы рисковали получить нечто похожее на украинское государство. Так же как и в Казахстане.

Существуют действительно большие сложности с регулировкой этих фронтиров. Но полис евразийской империи ныне является контурно очерченным — он не имеет четких границ, и его периферии не имеют абсолютного понимания, зачем им быть с Россией. То, что сейчас делает Россия с Украиной, — это объяснение этой экспликации, почему наш евразийский мир прав и в чем наши доктрины.

И вся ситуация, которую мы сейчас видим, начиная с Украины и Белоруссии и заканчивая проблемами преследования русских в Казахстане, — эти все вопросы вызваны именно недостаточностью мышления этих фронтиров.

Что ты понимаешь под словами «осмыслять фронтир»?

Осмыслять фронтир — не значит мыслить его экономически, не значит отдавать ему деньги, силой проводить политику. Отнюдь нет. Это гораздо более тонкое взаимодействие. Это работа понимания культурной парадигмы фронтира. Если смотреть на Украину, то почему [теоретик украинского национализма] Дмитрий Донцов смотрел на Запад? Что им двигало? Каково было влияние [польского поэта] Адама Мицкевича на украинских националистов? Что значит вышиванка для людей? Мышление фронтирами — мышление очень тонкое. В нем задействуется понимание как себя, так и другого.

Это крайне важная миссия. И роль людей, которые должны осуществлять фронтирное мышление, велика. Эти люди должны быть не просто политиками, экономистами или культурологами, но в какой-то степени и философами. Потому что попытаться понять себя и понять другого — это очень сложная, точечная, деликатная работа.

Кого ты можешь выделить из тех, кто, на твой взгляд, эффективно осмысляет украинский фронтир?

Современные российские исполнители — в частности, Аким Апачев с Дарьей Фрей, которые попытались понять, что есть украинское мышление. Они использовали балладу русинов и попытались переделать ее под тот контекст, в котором живет сейчас Донбасс, — то есть под экзистенцию краха либерального мира и идею мира русского. И, начав петь на украинском языке, символично отобрав его у другой части Украины, Апачев и Фрей сделали, мне кажется, очень важный фронтирный жест.

Это один из примеров, он очень небольшой, но яркий. Это, конечно, не философская работа, но работа очень тонкого человека, который находится в этой точке истории и пытается жить на фронтире. Вот примерно так нужно мыслить фронтирно и подходить к вопросу окраин. И я думаю, что сейчас перед евразийской империей остается этот вызов. Мы не промыслили фронтир, это наша задача, которую надо выполнять прямо сейчас.

Кстати, возвращаясь к геополитическому противостоянию, насколько реальна угроза НАТО и что Россия может противопоставить альянсу?

Эта угроза всегда была реальной — с начала существования альянса. Даже несмотря на стратегические документы, в которых Россия до саммита НАТО в Мадриде фигурировала как партнер альянса. Не должно быть никаких иллюзий, что мы приходили к компромиссу, например, в 2001 году, когда в стратегической концепции НАТО терроризм был объявлен угрозой номер один.

Поэтому угроза НАТО как существовала с начала 1950-х годов, так и существует сейчас — эта угроза реальна, а нынешнее противостояние готово перекинуться в более жесткую, горячую фазу. Не исключаю и прямого столкновения стран НАТО с Россией на пространстве Украины.

Более того, для этого начали переступать даже через некоторые демократические правила внутри НАТО. Например, в случае с Турцией, которая выразила вотум недоверия и ноту протеста по вступлению Швеции и Финляндии в НАТО и запросила экстрадиции представителей курдских и гюленистских организаций из этих стран. США пошли на это.

Это означает, что ради своего существования в НАТО готовы переступить через принципы демократического общества.

Как в этой ситуации России взаимодействовать с Европейским союзом?

С Европейским союзом мы попали в капкан. Более того, есть доктрина санитарного кордона — то есть некоторого пространства между одним государством и другими для блокировки их взаимодействия. Собственно, Украина стала таким санитарным кордоном: из-за украинского вопроса Россия чуть ли не оборвала дипломатические связи с ЕС.

Для Европейского союза это болезненно, для России — частично болезненно. Потому что мы смогли оперативно переориентироваться на других партнеров — в экономике, в политике, даже в военном сотрудничестве.

Тем не менее стоит признать: политика Соединенных Штатов по дестабилизации наших отношений полностью реализована. Европейское пространство, которое могло сохранять позицию нейтралитета, континенталистскую миссию, предало ее. Европейский союз потерял свой суверенитет — он не смог выдержать ноту баланса и слепо подчинился воле англосаксонской цивилизации. В случае Старой Европы это более заметно. Если мы посмотрим на Восточную Европу, то увидим таких лидеров, как премьер-министр Венгрии Виктор Орбан, — то есть очаги противостояния.

В какой степени в условиях глобального противостояния Россия может полагаться на Китай и как нам не войти в противоречия в тех зонах, где у китайцев есть свои интересы?

Это тоже фронтирный вопрос — про понимание партнера и объединяющих принципов. Если говорить о вопросе взаимодействия России и Китая, то он решается довольно успешно, к примеру, в той же Африке. В африканские страны китайцы завозят бизнес, строят там заводы, которые охраняются китайскими ЧОПами — аналогами частных военных компаний. Россия экспортирует в регион безопасность. Одновременно с этим в регионе есть и другие игроки — например, Турция, которая пытается усилить свои позиции и работает через множественные религиозные фонды. Раньше это, кстати, были гюленистские фонды, ныне — связанные с Эрдоганом и его супругой. Эти организации создают там религиозные школы для мусульман

При этом ни Китай, ни Турция не предпринимают попыток интегрироваться в африканское общество. То есть это закрытые блоки. Как и Россия, которая приносит в регион безопасность. Это частная модель, в Африке она работает.

И случаев вопиющего противостояния между Россией, Китаем и Турцией пока не наблюдалось, в том числе не было конфликтов между китайскими ЧОПами и российскими добровольцами.

То же самое в Афганистане, где Китай имеет довольно серьезные позиции. Сейчас там начинает осваиваться и расширять свое влияние Россия. Пока колоссальных противоречий не было — в отличие, например, от той же Африки, где с российскими инструкторами сталкивались французские военные, которые выводились из Мали. Но это из-за непримиримости позиций и подходов.

И здесь с Францией мы расходимся радикально, как с Великобританией и США. А вот с Китаем есть нечто общее. Китайцы по-другому ведут свои дела на континенте. Есть компромисс — и есть поле для переговоров. Это очень важно.