Отречемся от старого мира. Почему в странах бывшего СССР избавляются от памятников Ленину и советского наследия

Создатели СССР задумывали его как идеологический проект и таковым он оставался вплоть до своего распада. Огромное политическое объединение держалось на идее светлого коммунистического будущего, а руководящую роль компартии даже закрепили в Конституции. Именно ослабление идеологической работы в период перестройки определило крах политической конструкции Советского Союза. В 1990 году, после масштабных протестов в Москве, коммунисты утратили монополию на власть, а гарантировавшая ее 6 статья Конституции СССР была отменена. Годом позже, 6 ноября 1991, президент РСФСР Борис Ельцин издал указ, прекращавший деятельность КПСС и ее республиканской организации. Однако коммунистическое наследие не исчезло вместе с КПСС: память о советской эпохе хранили топонимика и памятники, а бывшие партийные руководители играли важную роль в политической жизни постсоветских стран. Каждая из них самостоятельно решала, как распорядиться этим наследием. В рамках проекта, посвященного 30-й годовщине распада СССР, «Лента.ру» рассказывает, как в независимых государствах осмысляли советский период и к каким последствиям это привело.

Монументальные войны

В конце 2020 года Украина отчиталась о необычном достижении — в стране были обнаружены и снесены последние два памятника вождю мирового пролетариата — Владимиру Ленину. В Калчеве местные жители выступили против демонтажа монумента, однако полиция пригрозила председателю сельсовета Анатолию Касиму десятью годами тюрьмы. После этого администрация выделила средства и наняла рабочих, которые демонтировали памятник. В соседних Старых Троянах даже не пытались что-то обсуждать. Националисты свалили памятник с помощью грузовика под покровом ночи. «С помощью гравитации справились с последним Лениным на Украине», — охарактеризовал ситуацию активист запрещенного в России «Правого сектора» Сергей Стерненко.

«Ленинопад» на Украине начался во время политического кризиса 2013-2014 годов, вызванного Евромайданом. Старт процессу дал демонтаж памятника Ленину в Киеве в декабре 2013 года. Тогда протестующие свергли изваяние с постамента с помощью троса, а потом разбили его кувалдами. Остатки скульптуры вывезли в неизвестном направлении. Фрагменты разрушенного памятника разобрали на сувениры, позже их даже начали продавать на интернет-площадках для размещения объявлений.

Фото: страница Сергея Стерненко в Facebook

Никаких уголовных или административных дел за самовольным разрушением памятника не последовало. Это спровоцировало волну сносов памятников в других областях страны. Схема везде была стандартной. Сначала монумент обливали краской или повреждали. Потом свергали с постамента с помощью автомобиля. Иногда статуи «возили» по улицам за автомобилями, которые использовались для сноса. На постаментах зачастую размещали новую «революционную» символику — флаги Украины, фотографии погибших на Евромайдане, тризубы. В 2015 году Верховная Рада приняла пакет законов о декоммунизации и борьба с советскими памятниками приняла государственный характер.

При этом декоммунизация не ограничивалась борьбой с памятниками. Была запрещена советская символика (включая гимн Украинской ССР), ликвидирована Коммунистическая партия Украины (КПУ). Началась и борьба с советской топонимикой, которая заключалась в массовом переименовании городов и улиц. Причем речь шла не о возвращении исторических названий — топонимы времен Российской империи тоже объявили колониальным наследием. Мнение местных жителей при этом не учитывалось, даже если они активно выступали против — как это было в случае с переименованием Кировограда в Кропивницкий.

С начала декоммунизации на Украине демонтировали 2,5 тысячи советских монументов, переименовали 987 населенных пунктов и 52 тысячи улиц. При этом с самого начала националисты подчеркивали, что борьба с советским прошлым — это часть большого проекта не столько по декоммунизации, сколько по дерусификации страны, уничтожение упоминаний о культурной близости украинцев и русских.

Но это была далеко не первая волна сноса советских памятников. На Украине она началась еще до формального объявления независимости — монументы советскими вождям в 1990 году начали сносить в западных областях, присоединенных к СССР в 1939-м. В 2009 году Виктор Ющенко, занимавший тогда пост президента Украины, издал указ, положения которого требовали сноса памятников причастным к голодомору и переименования улиц. Но этот указ был фактически проигнорирован местными властями в большей части страны. Ситуация была неуникальная для постсоветского пространства.

Практически по всей периферии бывшего Советского Союза в 1990-1991 годах демонтировались памятники Ленину — в Азербайджане, Латвии, Литве, Казахстане, Таджикистане, Эстонии. Причем зачастую доставалось не только основателю советского государства или другим коммунистическим вождям. В Ереване, например, в 1991 году под «декоммунизацию» попали памятники русским писателям и поэтам, зачастую установленные рядом с названными в их честь школами. Правда, бюсты Пушкина и Чехова вернулись на свои места в конце девяностых.

Причем этот процесс прошел не одномоментно. Даже в прибалтийских республиках многие советские памятники оставались на своих местах до конца нулевых, а то и до недавнего времени. Однако чем политически активнее становились поколения, чье становление пришлось уже на постсоветскую эпоху, тем чаще власти обращались к теме «символов тоталитарного прошлого». И демонтировать начали уже не только памятники вождям, но и бойцам Красной Армии, советским военачальникам.

При этом подход к советскому прошлому в прибалтийских странах, где советский период истории оказался достаточно коротким, и во всех остальных республиках необходимо различать, считает кандидат философских наук, старший научный сотрудник Academia Kantiana Института гуманитарных наук Балтийского федерального университета им. И. Канта Андрей Тесля.

Поэтому, считает Тесля, в прибалтийских странах декоммунизация и «освобождение от советского» стало своеобразным возвращением собственной государственности. В других же республиках их государственное существование стало продолжением советского. И процесс декоммунизации (а вслед за ней и дерусификации) обретал интенсивность по мере того как собственная государственность обретала уже историческую длительность, становилась само собой разумеющимся.

Люстрации

При всей своей важности, «монументальные войны» лишь внешнее проявление того идеологического перелома, который произошел в бывших союзных республиках после распада СССР. Ведь для того чтобы радикально изменить общественно-политическое устройство и избавиться от советского наследия в экономике и системе государственного управления, необходимо было исключить возможность прихода к власти старых коммунистических элит. И с этим было куда сложнее.

Массового запрета коммунистических партий не произошло. Деятельность КПСС на всей территории еще существовавшего Советского Союза была приостановлена сразу же после провала путча Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) 23 августа 1991 года. Партийное имущество конфисковали, а здания опечатали. 6 ноября 1991 года Ельцин запретил КПСС в России, однако год спустя Верховным судом это решение было признано неконституционным, так как запрет партии не находился в компетенции президента. Однако фактически КПСС оказалась разгромлена, хотя во многих республиках членами КПСС создавались новые компартии, которые во многом были «наследниками» общесоюзной организации. Да и руководители новых независимых государств происходили из старых партийных элит.

Впрочем, так происходило не везде. В Эстонии коммунистическая партия была запрещена 22 августа 1991 года, в Литве — 23 августа, в Латвии — 10 сентября. И по этому пути Прибалтика пошла еще дальше. Во всех трех странах существует запрет на коммунистическую и советскую символику.

К концу 1990-х годов Сейм Литвы принял так называемый «закон о КГБ». Он запрещал бывшим сотрудникам советских спецслужб (в том числе и их информаторам) в течение десяти лет после его вступления в силу поступать на государственную службу или службу в армии, работать в пенитенциарных, надзорных и образовательных учреждениях. Ограничения затрагивали также профессии, предполагающие доступ к оружию и распространялись на частный сектор: бывшие спецслужбисты лишались права работать адвокатами и нотариусами, занимать должности в банках и страховых компаниях, охранных и детективных агентствах, государственных и частных медиа.

«Закон о выборах» в Латвии требовал от всех кандидатов в депутаты парламента письменное заявление о наличии либо отсутствии у них связей с советскими или иными секретными службами. В 1994 году всем, кто сотрудничал со спецслужбами, запретили избираться в местные органы власти, а год спустя эти ограничения распространили на участие в выборах в национальный парламент. Для бывших сотрудников и осведомителей спецслужб действует запрет на работу в полиции и дипломатических службах.

В Эстонии с 1991 года бывшие работники спецслужб не могут претендовать на получение гражданства. Кроме того, в стране действует закон «О порядке принесения присяги», в соответствии с которым претендент на любую чиновничью или выборную должность — от президента до депутата местного совета — должен был письменно заявить о своем несотрудничестве с немецкими и советскими спецслужбами и о непричастности к нарушениям прав человека. Если на основании имеющихся архивных данных выяснялось, что присяга ложная, человек по закону и решению суда лишался должности или мандата, а сведения о его причастности к репрессиям или сотрудничеству со спецслужбами предавались огласке.

В октябре 2010 года парламент Грузии принял закон, запрещающий занимать высокие посты в государстве лицам, которые служили в КГБ или находились на руководящих должностях в КПСС. В стране также действует запрет на публичную демонстрацию коммунистической символики. Практически на протяжении года, с октября 2012 по июнь 2013, коммунистическая партия фактически была запрещена в Молдавии — действовал закон, запрещавший пропаганду тоталитарных идеологий, в число которых включили и коммунизм. Действовал и запрет на демонстрацию коммунистической символики.

Украинские власти пытались принять законы о люстрации начиная с середины нулевых, после того как к власти в стране в результате «оранжевой революции» пришел Ющенко. Депутатами из его коалиции в 2005 году было предложено целых три законопроекта о люстрации. Все они содержали требования запрета на занятие государственных должностей для лиц, сотрудничавших с КГБ или входивших в руководящий состав КПСС (как на Украине, так и в других советских республиках), однако основная его задача была другой — исключение из политического процесса соратников Виктора Януковича и Леонида Кучмы. В итоге ни один из законопроектов не прошел через Верховную Раду. Попытка принять люстрационный закон в 2012 году также провалилась.

Вновь к теме люстрации на Украине вернулись после государственного переворота в феврале 2014-го. В течение первого года после свержения Януковича парламентарии приняли два люстрационных законопроекта, «О восстановлении доверия к судебной власти» и «Об очищении власти». Они включают в себя нормы о том, что люстрации подлежат лица, занимавшие руководящие должности в КПСС или коммунистических партиях союзных республик (начиная от секретаря районного комитета и выше), в комсомольских органах, сотрудники КГБ СССР. Впрочем, основной задачей принятия «люстрационного пакета» была зачистка команды Януковича из государственных органов.

Неудивительно, что люстрационные процессы в большинстве постсоветских стран либо не начинались вовсе, либо спустя годы после обретения независимости.

Например, Михаил Саакашвили, в годы президентства которого люстрационный закон был принят в Грузии, вполне мог бы подвергнуться санкциям, так как в молодости проходил срочную службу в пограничных войсках, в то время подчиненных КГБ СССР.

Новые смыслы

Несмотря на то что советский опыт был, казалось, общим для всех республик, входивших в состав СССР, каждая из них выбрала свой формат взаимодействия с советским наследием. И речь здесь не только о проведении или непроведении масштабной декоммунизации, но и о осмыслении роли советского периода в собственной истории, в национальной мифологии каждой из стран. Доктор исторических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Алексей Миллер считает, что рассматривать процессы во всех постсоветских странах в рамках одной парадигмы — фундаментальная ошибка, так как все они после получения независимости решали разные внутри- и внешнеполитические задачи. Именно этим, на его взгляд, и определяется наступление активной фазы процессов декоммунизации в той или иной стране.

В качестве примера Миллер приводит Украину, где в первые годы независимости коммунистическая партия представляла значительную силу, а правительство страны находилось в зависимости от Москвы и не могло занять жесткую антироссийскую позицию. Однако он напоминает, что уже в 1990-е годы украинские власти начали говорить, к примеру, о голодоморе именно как о геноциде украинского народа. «У кого-то была возможность рубануть с плеча, а у кого-то такой возможности не было», — говорит историк.

Например, совершенно уникальная ситуация сложилась в Белоруссии. Миллер считает, что там сейчас возникает два параллельных национальных мифа: официальный и оппозиционный. Оппозиционный, «красно-белый» национальный миф складывается вокруг противопоставления Белоруссии и России и ориентирован на Польшу. Белорусская оппозиция склонна к героизации тех, кто сражался против Российской империи. В частности, в 2021 году Светлана Тихановская возлагала цветы на могилу одного из лидеров польского национального восстания 1863 года Кастуся Калиновского в тот самый день, когда Лукашенко выступал в Хатынском мемориале.

Впрочем, историк Алексей Миллер отмечает, что антироссийская риторика была и у президента Белоруссии Александра Лукашенко в преддверии президентских выборов 2020 года. В качестве примера он привел его заявления о Второй мировой войне.

Миллер также напомнил, что продвигаемый государством белорусский национальный миф выстроен как раз вокруг Великой Отечественной войны. «Всегда подчеркивались страдания белорусского народа», — говорит Миллер. По его словам, это связано с тем, что в годы войны в Белоруссии было куда меньше коллаборационистов, нежели в Прибалтике или на Украине. Это позволяет властям выстроить образ «партизанской республики» и придавать этому разные смыслы в зависимости от стоящих перед этими властями задач.

Миллер считает, что анализируя политику постсоветских стран по отношению к советскому прошлому, необходимо учитывать динамику внутриполитических процессов. «Если оппозиция к доминирующей элите использует антикоммунистические лозунги, то те, кто держит власть, эти настроения будут стараться приглушить», — отмечает историк. В пример он привел Казахстан, где радикальные националисты часто обращались к теме казахских жертв советской власти, а бывший президент Нурсултан Назарбаев ее приглушал. Подобные процессы происходили и на Украине, где часть политиков играла на антикоммунистических и антирусских мотивах, а другая им оппонировала.

Но Миллер уверен, что кроме внутренней есть и внешняя логика. В Прибалтике и Грузии у власти уже находится настроенная антисоветски элита, которой не нужно приглушать антикоммунистические настроения, они работают с ними как с инструментами собственной легитимации и для объяснения собственных неудач, которые всегда можно списать на тяжелое советское наследие. «Чем ужаснее было наследие советского времени, тем легче с помощью апелляции к прошлому и чужому наследию объяснить, почему так плохо сегодня», — говорит эксперт.

Кроме того, различаются и причины, по которым в постсоветских странах возникло неприятие СССР. К примеру, в республиках Средней Азии эти причины историк видит в том, что в 1991 году они фактически были «выкинуты» из состава Союза, хотя их элиты и население по большей части выступали за его сохранение. Для Прибалтики же нахождение в составе СССР было оккупацией и национальной трагедией, в Грузии неприятие советского периода было укреплено радикально настроенной национальной интеллигенцией.

Миллер подчеркивает, что в представлении союзных республик эксплуатировала их не советская власть, а именно русский центр. Историк видит такую логику неизбежной, так как окраины империи в момент ее разрушения всегда выстраивают негативный образ империи. Однако он напоминает, что такое положение дел не всегда сохраняется в длительной исторической перспективе — в бывших частях Австрийской империи уже сложился положительный миф о габсбургском периоде собственной истории. «Будем ли мы свидетелями того, что через несколько десятилетий сложится положительный миф о Советском Союзе, пока трудно сказать. У монархии все-таки был высокий стиль, которого у советских властей не было. Но для окраин негативное отношение к центру очень важно для осознания собственной независимости», — резюмировал он.

***

Перестройка и последовавший за ним распад Советского Союза стали не только периодом масштабных социально-экономических, но и идеологических изменений. Пусть КПСС сохраняла монополию на власть почти до самого конца существования единой страны, но идеологическую монополию в умах граждан и местных советских элит она утратила задолго до 1991 года. Союзным властям так и не удалось создать новой идеи, которая продолжила бы объединять государство, а неприятие коммунизма и советской системы четко увязалось в сознании его граждан с необходимостью идти к независимости каждой из республик.

Однако даже сменив идеологические вывески и став демократами или националистами, элиты большинства независимых стран все еще состояли из людей, для которых советский опыт составлял значительную часть их жизни. При всех существующих разногласиях это ментально сближало элиты большинства постсоветских стран и позволяло решать разногласия через диалог. Но со временем людей с советским опытом во главе стран сменяли новые поколения политиков, для которых неприятие СССР было увязано уже не с антикоммунистическим нарративом, а с антиколониальным, антироссийским.

И для сохранения стабильности на постсоветском пространстве российским властям надо выстроить новый нарратив, который необязательно бы объединял всех его жителей в единую страну, но напоминал им об общем опыте и возможности прийти к понимаю единства интересов через диалог. Ведь последовательная политика декоммунизации в некогда «братских республиках» усиливает в том числе и будущие проблемы во взаимоотношении России с ними. Очевидно, что новое поколение местных элит будет еще менее склонно к разговорам с элементами ностальгии, особенно по советскому прошлому.