«Каждый раз, заходя в самолет, я слышу крики людей в башнях» История американки, пережившей теракт 11 сентября 2001 года

Ровно 20 лет назад две башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке сложились, как карточные домики, став братскими могилами почти для трех тысяч человек. Самый смертоносный теракт в истории справедливо считают событием, перевернувшим мир: власти многих стран радикально пересмотрели свои взгляды на национальную безопасность, а США начали кампанию по борьбе с терроризмом, затянувшуюся на многие годы. А еще 11 сентября стал поворотным этапом в жизни простых людей — каждый американец помнит, где находился в тот день. Но тяжелее всего пришлось тем, кто в тот роковой день оказался в самих башнях и непосредственной близости от торгового центра. Чудом избежав смерти, они до сих пор страдают от болезненных воспоминаний, борются с тяжелыми заболеваниями, боятся самолетов и высотных зданий. Адвокат и член благотворительных фондов Энн-Мари Принципе — одна из тех, кто выжил после воздушной атаки на башни-близнецы. Свою историю она рассказала «Ленте.ру».

«Не понимаю, как выжила»

Меня зовут Энн-Мари Принципе, и я выжила после терактов 11 сентября 2001 года. У меня был маленький бизнес: я владела модельным агентством и тогда занималась организацией Недели моды в Нью-Йорке. Тем утром я, как обычно, шла на работу. Помню, погода стояла замечательная. Я уже вошла в здание рядом с торговым центром и первого самолета не видела. Только услышала похожий на раскат грома резкий звук, с которым он врезался в башню. Я вышла на улицу, и кто-то сказал, что в башню врезался самолет. Может, это просто несчастный случай, подумала я. А потом появился еще один самолет. Было ощущение, что он пролетел прямо у меня над головой.

Знаете, что было самым ужасным? Неизвестность. И хотя все происходило на наших глазах, мы не понимали, что это было? Может, на борту было биологическое оружие? Или даже радиоактивное? В тот момент никто не знал правды, за исключением людей, которые были в тех самолетах.

Я оцепенела, не могла сдвинуться с места и не могла сделать совершенно ничего — только стоять и смотреть. Из окон небоскребов что-то падало. Только потом я поняла, что это люди... Вокруг царил хаос, а я стояла, глядя вверх на горящие здания, и даже подумать не могла, что они могут обрушиться. А они рухнули как карточные домики, почти одновременно, и земля тряслась у меня под ногами — только в тот момент я очнулась и поняла, что нужно бежать. Кругом стоял страшный шум, что-то скрежетало и падало... До сих пор не понимаю, как выжила.

Фото: Jose Jimenez / Primera Hora / Getty Images

А потом — полная изоляция и неведение. Из-за дыма и пыли ничего не было видно, связаться с кем-то тоже было нельзя, ведь все сотовые станции находились на башнях. Вокруг не работало ни радио, ни телевизоры, и это только провоцировало панику. Кто-то сказал, что в воздухе есть и другие самолеты — а они и правда пролетали над головой, это были какие-то реактивные самолеты. Откуда мне знать, чьи они, американские или нет? Я была в ужасе и решила убраться оттуда как можно дальше.

Я пошла к западной части района, в Нижний Манхэттен (около двух километров в противоположную сторону от Всемирного торгового центра — прим. «Ленты.ру»).

В конце концов я решила пойти к парому — на станции уже вовсю шла эвакуация, людей вывозили на лодках. Путь домой занял несколько часов, потому что транспортная система была фактически парализована, дороги были закрыты — власти тоже не знали, что происходит, и не хотели, чтобы кто-то еще пострадал...

С семьей я увиделась уже гораздо позже, около 18:00 (спустя примерно девять часов после воздушной атаки — прим. «Ленты.ру»). К тому моменту мы узнали, что еще один самолет врезался в здание Пентагона.

Фото: Marty Lederhandler / AP

Думать о том, сколько жизней унесли те атаки, было невыносимо. Мы понимали, сколько примерно людей находилось в башнях — ежедневно на работу туда ходили по 50 тысяч человек. В итоге оказалось, что всего погибло 2996 человек (включая террористов). Но об этом мы узнали после, а вечером 11 сентября я боялась, что будут новые атаки. Я дышала с большим трудом, меня всю трясло. Не помогали даже транквилизаторы.

Так прошла ночь. На следующий день я решила вернуться к башням, ведь мой офис находился совсем рядом, я хотела увидеть, что с ним стало... К счастью, здание уцелело. Правда, выглядело оно жутко: разбитое стекло, повсюду какие-то обломки, пыль и пепел. Впрочем, пыль была повсюду, я буквально утопала в ней, пока шла к офису. Вокруг — обломки, осколки, мертвые птицы... Не хочу думать о том, на что еще я могла наступить, шагая по руинам Всемирного торгового центра.

В Манхэттене повсюду были военные с оружием, спецтехникой, тяжелыми пулеметами — Нью-Йорк превратился в военную зону. Все казалось каким-то нереальным, жутким: в брезентовых палатках спасатели тащили раненых, повсюду пыль, дышать невозможно — обломки зданий все еще догорали... Мало кто знает, что пожары в том месте продолжались несколько месяцев, так что все, кто попадал в тот район, задыхались от кашля целыми днями. Я так надышалась всем этим, что из кожи вместе с потом выделялось некое вещество серого цвета — это были пепел и пыль, которые мы невольно глотали.

«Власти должны заплатить за нашу боль»

Буквально на следующий день после трагедии все понимали: нужно возвращаться на Манхэттен, заниматься работой, показать всему миру, что мы не сдадимся. К сожалению, за эту смелость и стойкость пришлось заплатить высокую цену — жизнями тысяч американцев. Еще долгое время после трагедии в воздухе содержались опасные вещества, смертельные для людей, и многие столкнулись со страшными последствиями — развитием раковых заболеваний, проблемами с дыханием, паническими атаками и так далее... Но властям было все равно.

Фото: Spencer Platt / Getty Images

Агентство по охране окружающей среды (EPA) заверяло, что бояться нечего, что воздух безопасен и что жители ближайших районов могут возвращаться домой. Власти фактически выгнали сотни тысяч людей туда, где совсем недавно случилась трагедия. О том, сколько людей ощутили последствия такого решения для своего здоровья, говорят цифры: на данный момент об осложнениях заявили уже 400 тысяч человек. Но власти отрицали, что люди болеют, и говорили, что это просто психологические травмы. Естественно, мы были травмированы, а кто-то и правда перестал отличать реальность от вымысла, выдумывая себе разные болячки. Но многие годами страдали от реальных болезней.

Власти до сих пор не хотят брать на себя ответственность за произошедшее. Только Кристи Тодд Уитман, которая возглавляла в то время EPA, извинилась, и то лишь в 2008 году.

Именно этого я и пытаюсь добиться. После теракта 11 сентября я ушла из модельного агентства и отправилась туда, где могла реально помочь людям: стала лоббировать в Конгрессе США принятие закона о помощи пострадавшим от терактов. Психотерапевт, которая работала со мной, сказала, что я должна сместить фокус с других людей на себя, чтобы наконец излечиться. Но как можно просить пожарного игнорировать горящий дом? Это сильнее меня, это моя природа, и я не могу отказаться от помощи другим.

Мне уже удалось сделать так, чтобы жертвы терактов получили денежную компенсацию и медицинскую помощь, этот закон приняли в 2018 году. Группа тех, кто пострадал в результате теракта, боролась за этот проект многие годы, и не все дожили до его принятия. В конце концов, работа на износ только усугубляет течение болезни: мы ходили по несколько миль в день по зданию Конгресса, ведь оно огромное. Мы заставляли себя работать даже при сильнейших болях, — ты же не можешь просто лежать и стонать прямо там.

Энн-Мари Принципе (крайняя справа)

Фото: @amprincipe

Я и сама столкнулась с несколькими болезнями. В 2018 году у меня нашли рак груди, и я продолжала работать в Конгрессе, уже зная диагноз. Сейчас воспоминания о тех днях придают мне сил. Я могу лежать, мучаясь от страшной боли, и с восторгом вспоминать, как мы продвигали закон. Я всегда верила, что за справедливость нужно бороться, а потому сделала это частью своей ежедневной работы.

«Вы отобрали мой город»

Конечно же, рак — это далеко не единственное, чем для меня обернулись теракты. Например, я ужасно страдала от проблем с легкими, мне приходилось использовать специальное оборудование и дышать через маску или трубки. Из-за хрипа меня вполне можно было спутать с Дартом Вейдером. Дочка даже просила меня не приходить в школу, потому что я могла напугать ее друзей. Что говорить, я и ее пугала...

Я нашла хорошую медицинскую программу, после которой мне стало легче. Но потом начались очередные проблемы, на этот раз — с головными болями... Они становились такими частыми, что я даже не могла стоять. Оказалось, что это опухоль: врачи обнаружили опухоль в затылочной доле мозга. Новую болезнь усугубляли мои проблемы с легкими: из-за них мне нельзя было делать анестезию, а без нее я могла не пережить операцию. Из-за этой же проблемы я до сих пор не могу вылечиться от рака груди.

К счастью, в конце концов вопрос с опухолью решился. Я нашла отличного доктора, который сделал мне операцию без общей анестезии. Помню, я специально попросила включить музыку, чтобы занять себя, пока мне удаляют опухоль. Врачам тоже понравилось, вся команда танцевала прямо у операционного стола... В итоге все прошло успешно.

Кроме того, в какой-то момент у меня начались проблемы с памятью. Забавно, что в детстве я считала это ненастоящей болезнью, а сейчас и правда могу забыть, как зовут моих знакомых. Иногда со мной здороваются на улице, а я не могу понять, что это за люди.

Это очень иронично — я ведь с детства мечтала стать пилотом и позже даже получила лицензию. Больше всего на свете я любила летать. Но все изменилось после теракта. Сейчас меня трясет во время даже самого короткого перелета. Помогают противотревожные препараты, несколько бокалов вина и разговор с соседом по креслу. А еще — злость. Иногда я справляюсь только благодаря ей. Я начинаю думать обо всем, что вызывает во мне ненависть: вы отобрали мой город, вы разрушили те башни, вы убили тысячи человек, вы отняли мой бизнес.

А как иначе? Когда выжившие в катастрофе рассказывают все эти ужасы психологам, тем самим приходится обращаться за помощью к другим психологам.

«Сколько еще должно умереть?»

Так или иначе, жизнь разделилась на до и после, и отсчет идет именно от этой даты — 11 сентября 2001 года. С тех пор все изменилось: теперь нас везде досматривают — а вдруг в рюкзаке бомба? Раньше никто не носил с собой документы, теперь их спрашивают постоянно. А на парковку машину не поставить без проверки. Но ньюйоркцы стойкие. Я думаю, сейчас они гордятся городом: в него все еще стекаются люди со всего света, в нем все еще хотят жить и зарабатывать. Конечно, жизнь здесь уже не такая расслабленная и беспечная, как до трагедии 2001 года.

Не стоит забывать и о том, что 11 сентября стало событием, повлекшим другие трагедии. Например, вторжение в Афганистан — зачем это было нужно? Вряд ли афганцы причастны к терактам, а даже если и так, то почему американские войска не отправились в Саудовскую Аравию? Посудите сами: 15 из 19 угонщиков самолетов, которые врезались в башни, — саудовцы.

Война не принесла облегчения никому, лишь доставила страдания еще в одну страну. Думаю, пройдут многие годы, прежде чем мы оправимся от последствий всех этих войн. Такие войны нельзя выиграть.

Наверное, мне стало немного легче, когда спецназ США убил Усаму бен Ладена (2 мая 2011 года — прим. «Ленты.ру»). Хотя, конечно, его смерть не вернула назад жизни тысяч американцев, погибших во Всемирном торговом центре. Да и к тому же дело его живет: чего стоит вывод американских войск из Афганистана, который обернулся гибелью 13 военных из США (речь о теракте у аэропорта Кабула 29 августа 2021 года — прим. «Ленты.ру»). И, конечно, мне жаль сотен афганцев, погибших там же. Сколько еще человек должно умереть из-за 9/11?

Мне так жаль, что зло все еще существует, и существует на таком высоком уровне. А ведь когда я была маленькой, то не верила, что так бывает. Мне казалось, такого всеобъемлющего и разрушающего зла не бывает. Видимо, поэтому я обожала фильмы ужасов и часами смотрела их по телевизору... Да, мне нравилось пощекотать себе нервы. А потом случились теракты. И я перестала смотреть эти фильмы, потому что зло для меня перестало быть вымыслом. Я его видела.