«Мчались к Белому дому, обгоняя танки» 30 лет назад начался августовский путч. Как Москва оказалась на грани войны?

Ровно три десятилетия назад, 18 августа 1991 года, начался августовский путч. Заговорщики ГКЧП, среди которых были высокопоставленные силовики СССР — главы КГБ, МВД и Минобороны, — приняли решение отстранить Михаила Горбачева от руководства страной и заявили, что власть теперь в их руках. После этого в Москву были введены танки, а на защиту Белого дома вышел первый всенародно избранный президент РСФСР Борис Ельцин и тысячи его сторонников. Кроме борьбы ГКЧП с Горбачевым, эти события стали еще и кульминацией борьбы между Россией в составе СССР и собственно СССР. Кто и как стягивал людей на площадь перед Белым домом и строил баррикады, почему Ельцина не арестовала «Альфа» и на чьей стороне в августе 1991 года на самом деле был генерал Лебедь, «Ленте.ру» рассказал соратник Ельцина Виктор Ярошенко, который в 1990-1991 годах занимал пост министра внешних экономических связей РСФСР.

Ярошенко был с Ельциным в том самолете, который чуть не разбился в небе над Испанией. Он допускает, что это была спланированная операция советских спецслужб, которые хотели устранить будущего президента России.

«Лента.ру»: Вы призвали своих избирателей прийти на помощь защитникам Белого дома, строить баррикады. Это вас Ельцин попросил?

Ярошенко: Нет, это был мой почин. Действительно, я был депутатом от 11-го округа, на территории которого располагался Белый дом. Давайте начнем с начала. В воскресенье, 18 августа, мы находились в доме отдыха «Архангельское», где снимали дачи многие сотрудники правительства и руководства Верховного Совета. Я собирался 20 августа вылететь в командировку в Японию — готовилось огромное соглашение по инвестициям. Моя жена Оксана готовилась к дню рождения сына, оно тоже выпало на 20 августа. И вдруг 19 августа в 6:30 утра мне позвонил вице-премьер Николай Малышев, председатель госкомитета по делам науки. Он, очевидно, слушал радио.

Минут через десять мы уже были в коттедже, который снимал Ельцин. Царила напряженная обстановка. Ельцин был в спортивном костюме и домашних тапочках. Он говорил по телефону с Назарбаевым. Ночью Борис Николаевич как раз вернулся из Казахстана. Я знаю, что была попытка перенаправить его самолет из Внуково в Чкаловское, чтобы там арестовать и «доставить для разговора с высшим руководством страны». Я не знаю, почему не получилось перенаправить его самолет, который в ночь на 19 августа все же сел в аэропорту Внуково. Коржаков быстро провел его мимо наружки, и Ельцин уехал на дачу.

В доме у Ельцина уже сидели Силаев, Хасбулатов, и.о. министра обороны РСФСР Кобец и другие. Стали писать обращение «К гражданам России». Записывал его Павел Вощанов. Каждый из нас надиктовывал свои предложения для текста обращения. Ельцин предложил призвать всех к двухчасовой предупредительной забастовке. Я не согласился, сказал, что это бесполезно, и нужно призывать к бессрочной забастовке, чтобы остановить все предприятия и позволить людям выйти в нашу поддержку. С этой формулировкой все согласились. По-моему, Татьяна, дочь Бориса Николаевича, быстро напечатала на машинке обращение «К гражданам России». На ксероксе его размножили, раздали всем депутатам и министрам, которые там были, чтобы они могли распространять обращение дальше.

Встал вопрос, где быть Ельцину. Многие высказались за то, чтобы центром сопротивления стала дача Ельцина в Архангельском. Я был не согласен, но оказался в меньшинстве, поэтому такое решение было принято, и все разъехались. Остались Ельцин, я, Бурбулис и Собчак. Последний приехал потому, что 20 августа должно было состояться подписание нового союзного договора.

Тогда я поднял вопрос о том, что это бесполезно, здесь мы как в мышеловке, и что надо немедленно ехать в Белый дом. Это был мой избирательный округ, и я сказал, что мы призовем на помощь моих избирателей. К тому же рядом был завод железобетонных изделий — где сейчас Москва-Сити. Это могло бы нам помочь построить баррикады. Белый дом — это огромное здание, там могут расположиться депутаты, правительство… В конце концов Ельцин согласился, согласились и члены его семьи.

После этого Ельцин сел в «Чайку», с ним ехал Коржаков. Впереди двигалась машина охраны. Сзади была моя машина, потом машины Собчака и Бурбулиса. Эти пять машин на огромной скорости выехали из поселка Архангельское. Все это время, по-моему, с пяти утра, в лесу, неподалеку от дачи председателя Верховного Совета РСФСР, в засаде сидела группа «Альфа». Но они не согласились выполнить устный приказ председателя КГБ Владимира Крючкова арестовать Ельцина, памятуя, что было в Вильнюсе и Баку (после кровавого противостояния советских силовиков и литовских сепаратистов в Вильнюсе в ночь на 13 января 1991 года никто из должностных лиц СССР не признался в том, что отдал такой приказ, а президент СССР Михаил Горбачев заявил, что он ничего не знал об этом и что ему доложили лишь утром — прим. «Ленты.ру»). Они потребовали письменного распоряжения. Конечно, если бы штурм дачи все-таки был, никаких шансов у нас не было бы, поскольку «Альфа» и охрана Ельцина — это все-таки несоизмеримо.

В итоге мимо «Альфы» мы проскочили. При этом они нас видели, а мы их — нет, потому что они прятались в лесу, как партизаны.

Машина Собчака, как мы и договаривались, свернула с Калужского шоссе на окружную дорогу и поехала во Внуково. Он должен был вернуться в Питер и организовать сопротивление там.

Тогда Крючков понял, что уже поздно, и отозвал «Альфу», чтобы блокировать Белый дом. Когда мы въехали во внутренний двор, я напомнил Борису Николаевичу, что наши семьи остались в Архангельском, и это наше слабое звено. Если их арестуют, мы будем вынуждены делать что-то, чего нам совсем не хотелось бы. Он согласился, после чего обратился к Коржакову: «Александр Васильевич, вы знаете, что нужно делать». Тот ответил: «Сделаем». То есть заранее была договоренность, куда вывозить близких.

Я направил своего водителя за моей семьей, но его не пропустили. Тогда я попросил сотрудников своего министерства, которые поехали на личных «жигулях» и «москвичах». Архангельское занимает довольно большую территорию, и попасть туда можно было не только через главные ворота, но и по-другому. В частности, там был проход без охраны. В итоге один из моих сотрудников на своих «жигулях» деревенскими дорогами и огородами вывез мою семью. Оксана, которая была беременна, и мой сын Коля благополучно скрылись и оставались некоторое время в квартире у тещи.

Тем временем был подписан приказ о нашем аресте, выполнить который должны были «Альфа» и «Вымпел». В «Независимой газете» была опубликована копия этого распоряжения. Там были следующие фамилии: Ельцин, Силаев, Хасбулатов, Коржаков, Ярошенко, Бурбулис — всего 22 человека. Одновременно комендантом Москвы был назначен генерал-полковник Калинин. Сотрудникам силовых структур были розданы пустые бланки об аресте, куда оставалось поставить только фамилию. Основанием объявлялся закон о правовом режиме чрезвычайного положения, которое тогда было объявлено.

Предпринимались беспорядочные попытки задержаний, арестовали некоторых депутатов. Но время было упущено, потому что мы уже были в Белом доме и обратились к нашим сторонникам с призывом к сопротивлению.

Обращение «К гражданам России» было распространено министрами через свои системы телетайпов и факсов. В моем министерстве существовала связь с внешнеторговыми объединениями и торгпредствами за рубежом.

Смысл происходящих событий стал для всех ясен. Весь мир обошли знаменитые кадры с пресс-конференции путчистов, когда у Янаева дрожали руки. Он говорил, что Горбачев болен, что у него радикулит. Но это было смешно — отстранять президента от должности и вводить военное положение из-за радикулита. В итоге они испугались того, что сделали, а мы провели в Белом доме свою пресс-конференцию, на которой разъяснили, что именно произошло.

Кстати, я лично знал Янаева. На первом Съезде народных депутатов мы сидели рядом, поскольку рассадка была по алфавиту. Он запомнился тем, что рассказывал пошлые анекдоты. То есть это было ничтожное существо. Он прошел по спискам ВЦСПС. Наверное, Горбачеву нужен был такой ничтожный человек с трясущимися руками.

Расскажите о знаменитом выступлении Ельцина с танка. Чья это была идея?

Выступить с танка — это идея самого Ельцина. Мы тогда были у него в кабинете. Кабинет был на третьем этаже — огромный, высокий потолок, окна во всю стену. Мы видели оттуда, как колонна танков окружала Белый дом, брала его в кольцо. Пешеходы были в растерянности. Но, видимо, кто-то среди них вдруг понял, что это переворот.

Ельцин сказал, что не может на это смотреть, что он должен спуститься и выступить. Мы пошли к этому танку. Митингующие помогли нам забраться на него. Я впервые был на танке, это довольно высокое чудовище. С нами были Кобец, Бурбулис, Суханов, министр промышленности Кисин — мы все оказались на танке. Рядом с Ельциным были Коржаков, министр природопользования и охраны окружающей среды СССР Николай Воронцов, очень горячий сторонник демократических перемен. Мне показалось, рядом в толпе была фигура Андрея Грачева — пресс-секретаря Горбачева.

Ельцин зачитал обращение «К гражданам России». Он очень рисковал. В то время, когда Ельцин выступал с танка, было много вооруженных людей, и каждый из них мог выстрелить.

Если вы посмотрите кадры, когда остановили колонну бэтээров в том самом подземном туннеле, который я называю «туннелем-на-крови», то вы увидите, что там стреляли не холостыми патронами. Чуть позже на здании гостиницы «Украина» и в других местах появились снайперы.

Какая атмосфера царила среди защитников Белого дома в дни путча?

Мы знали, что будет штурм. Поэтому отпустили по домам всех сотрудников, обслуживающий персонал Белого дома. Надо сказать, что они себя очень мужественно вели.

Оборона была организована очень хорошо. Какую-то роль играл Руцкой, какую-то — Скоков, какую-то — Бурбулис, но цементировал все Ельцин, все сходилось к нему. Собчак полетел в Питер, и, надо сказать, ему как-то удалось удержать развитие событий от сценария, который разворачивался в Москве.

Защитники Белого дома были организованы по отрядам, у них были руководители, они знали, какие посты занимать, что делать в случае штурма и так далее. Было внутреннее радио, по которому мы обращались к жителям России и Москвы.

Еще был эпизод, когда подъехали бэтээры с генералом Лебедем. Кем на самом деле был Лебедь, трудно сказать. Его поначалу не пропустили через баррикады. Он пошел пешком, сказав, что хочет поговорить с Ельциным. В тот момент я увидел встревоженного Коржакова, который с автоматом бежал по коридору. Я спросил его, в чем дело. Он ответил: «Пришел Лебедь, и я не могу понять, зачем».

Лебедя сначала отвели к Скокову, потом с ним общался Юрий Рыжов — известный тогда депутат, в будущем посол России во Франции. Они ничего не смогли от него добиться и повели к Ельцину. Ему Лебедь сказал, что у него задание взять под охрану Белый дом. Фактически это означало всех арестовать. И прежде всего путчисты хотели арестовать Ельцина. Тем не менее Ельцин поверил Лебедю и попросил расступиться защитников баррикад, хотя они генералу не верили и пропускать не хотели. А спустя несколько часов Лебедь заявил, что ему пришла команда снять охрану и вернуться в казармы.

Руцкой в интервью «Ленте.ру» говорил, что Ельцин несколько раз собирался ехать в американское посольство, чтобы укрыться там, однако он его от этого шага удерживал. Это правда?

Нет, это полная ерунда. Во-первых, Руцкой и Хасбулатов спорят между собой: один говорит, что Ельцин был пьян, другой — что он не пил; что он хотел уехать или не хотел уехать. По поводу того, был ли Ельцин пьян, нужно сказать, что он был на виду все эти трое суток, спал по два-три часа.

В остальное время шла кипучая работа — он был мозгом и центром сопротивления. Я был свидетелем его разговора с Крючковым в три часа ночи. Ельцин сказал, что готов полететь к Горбачеву, чтобы убедиться, что он действительно болен, и успокоить страну. Крючков же говорил ему, что ехать не надо, он сам полетит. Так что никто Ельцина пьяным не видел, он был в отличной форме и бежать никуда не собирался.

Когда обсуждался вопрос потенциальной эвакуации (выход через бомбоубежище, в тоннель метро, американское посольство и т.д.), Ельцин при мне произнес такую фразу:

Напомню, что президент Чили Сальвадор Альенде был убит с автоматом в руках во время аналогичного путча. После налета авиации и артиллерийского обстрела состоялся собственно штурм. Через много лет была произведена эксгумация тела президента, в котором насчитали около 30 пуль. Вот такое было настроение у президента РСФСР.

Я могу подтвердить, что Ельцин был основой сопротивления, вел себя очень мужественно. Трудно представить, кто мог бы в такой обстановке возглавить сопротивление, кроме него.

Был еще один интересный эпизод. Я когда-то работал на ЗИЛе, и в дни выступления ГКЧП обратился туда, чтобы они прислали своих крепких ребят усилить наше живое кольцо — так назвали тех людей, которые окружили Белый дом, построили вокруг него баррикады и не пропускали туда посторонних. Также, как я уже говорил, я позвонил на завод железобетонных изделий, расположенный в моем избирательном округе, чтобы они помогли со строительством баррикад. Сначала они привозили бракованные бетонные изделия, пока не поняли, насколько все серьезно, — что даже не бракованные вскоре могут не пригодиться. Когда они это поняли, то стали везти уже любой бетон, любую арматуру. В результате были построены очень серьезные баррикады.

Защитники Белого дома делали «коктейли Молотова», сливая бензин из автомобилей, которые были припаркованы неподалеку, — конечно, с согласия водителей.

Среди наших сил самообороны были афганцы, местное отделение милиции, офицеры-отставники. В какой-то момент мы получили сообщение, что «Альфа» может высадить десант на крышу. Крыша Белого дома плоская и большая по площади. Тогда собрали ребят-афганцев, дали им практически все автоматы, которые у нас были, и отправили их прикрывать крышу.

В ночь на 21 августа, когда, как предполагалось, должен был состояться штурм, я был в своем кабинете на 13-м этаже и видел трассирующие пули. Это происходило, когда силовикам перед штурмом был отдан приказ выдвигаться к Белому дому. В это время в мою дверь постучали. Я понял, что это не путчисты, потому что они дверь просто выломали бы. Я открыл, передо мной были десантники, двое, все промокшие. Они попросили разрешить им позвонить женам, чтобы попрощаться, понимая, что первыми сомнут их.

У меня был телефон — как ни странно, некоторые каналы связи работали. Они связались с женами. Это было очень трогательное прощание, они просили прощения за то, что обидели когда-то, что когда-то не поняли друг друга. Я налил им коньяку — у меня в сейфе по традиции была бутылка. Дал им по пачке сигарет. После этого они вернулись на свои посты на крыше Белого дома. Сигнальные огни там были отключены, чтобы сбить с толку вертолеты и усложнить им посадку.

Спустя неделю после того, как путч был подавлен, мне позвонила жена и сказала включить телевизор. Там в программе «Взгляд» выступали те самые десантники. Они вспоминали этот эпизод и говорили, что хотят со мной встретиться. Но встретиться, к сожалению, так и не удалось. А жаль.

Вы предлагали сделать триколор государственным знаменем РСФСР еще осенью 1990 года. Как к этой идее отнесся Борис Ельцин? Что тогда помешало вернуть исторический флаг России?

Эта идея, естественно, зародилась не осенью 1990 года, а гораздо раньше. Например, уже 1 февраля 1990 года, когда у Бориса Ельцина был день рождения, моя жена Оксана, которая работала реставратором в музее в Кремле, по своей инициативе сшила два небольших настольных [бело-сине-красных] флажка и один из них подарила Борису Николаевичу. Мы были знакомы семьями и по работе в Верховном Совете. Он спросил: «Что это, программа действий?» Оксана ответила: «Вы политики, вам виднее». Ельцин отнесся к этому положительно, ему эта идея понравилась, и какая-то мысль, наверное, зародилась.

Мы настолько привыкли к красному флагу, что представить вместо него бело-сине-красное знамя, которое тогда называли белогвардейским флагом, было непросто. Та первая попытка прошла удачно, потому что Борис Николаевич хорошо это воспринял.

Далее, когда в августе 1990 года меня назначили министром внешнеэкономических связей, в свою первую поездку я отправился в Швецию, в город Эребру. Там проходила выставка российских товаров, товаров РСФСР. Я попросил протокольную службу сшить российский бело-сине-красный флаг, чтобы вывесить его на этой выставке. Но в советское время на каждой заграничной выставке музыку заказывал куратор от КПСС. Естественно, тот человек, который был приставлен к нам от КПСС, категорически отказался, и там вывесили флаг РСФСР.

Я забрал этот триколор, привез его в Россию и вывесил у себя в кабинете. А на ближайшем заседании президиума Совмина РСФСР, которое состоялось 19 октября, предложил вернуться к традиционной российской символике, в частности, к триколору, петровскому флагу. Предложение было принято, его внесли в протокол и создали комиссию, которую возглавил историк Рудольф Пихоя, тогда он был главным архивистом РСФСР. В комиссию вошли деятели культуры, искусства, политики. Например, Георгий Вилинбахов, который тогда был хранителем флагов в Эрмитаже, а потом стал там заместителем директора.

Комиссия работала три месяца. И в конце концов ее члены проголосовали за мое предложение: рекомендовать Верховному Совету и правительству вернуться к российскому флагу. Против были один или два человека. В частности, я помню, среди них была Светлана Савицкая — космонавт, депутат от Компартии России. Тем не менее предложение было принято, и Вилинбахов сделал предварительный доклад на эту тему на заседании Верховного Совета. Это было уже где-то в мае 1991 года. Так как половина депутатов были коммунисты, поднялся шум, гвалт. Наше предложение в черновом виде согласились проработать, но принимать окончательное решение отказались.

Когда в июне 1991 года намечались первые выборы президента РСФСР, я предлагал Ельцину вставить этот пункт в свою программу. Он подумал, а потом сказал, что это будет как красная тряпка для быка. По его словам, это было примерно то же самое, что предложение вынести Ленина из мавзолея: половина страны по инерции верит коммунистам, поэтому данное предложение тогда не прошло бы. Он предложил подождать, когда пройдут выборы, а дальше переговорить с Хасбулатовым, который поставит этот вопрос в Верховном Совете, чтобы его проработали уже сами депутаты.

После того как Ельцин победил на выборах, мы встретились с Хасбулатовым для проработки закона о либерализации внешнеэкономических связей, и тогда же я спросил его про бело-сине-красный флаг. Он согласился, что это надо сделать, но следует выбрать удобный момент. Хасбулатов был готов поставить на голосование вопрос о возвращении к триколору.

То есть тогда уже было видно, что общество созрело и проголосует за возвращение исторического флага России. 22 августа такое предложение было поставлено на голосование, и депутаты довольно дружно поддержали возвращение российского триколора.

В тот же день, в 12 часов дня, перед началом победного митинга перед Белым домом Борис Николаевич распорядился срочно вывесить российский флаг над зданием Верховного Совета — в первый раз официально. Однако флага нужного размера тогда, конечно, ни у кого не было. Оставалось буквально минут сорок до начала митинга. Тогда премьер-министр РСФСР Иван Силаев вспомнил, что в моем кабинете на стене висит огромный российский триколор, который я привез из Швеции. Учитывая, что именно я был инициатором его возвращения, он попросил меня выручить всех и одолжить свой флаг, чтобы его подняли над Белым домом.

Я, естественно, согласился. Тогда вокруг Белого дома разобрали часть баррикад, Силаев дал свою «Чайку», и сотрудники Совмина полетели на ней к зданию моего министерства, которое располагалось на улице Льва Толстого. Мои помощники сняли флаг со стены, его привезли в Белый дом. Тот флаг был декоративным, и сразу поднять над зданием его было невозможно. Тогда быстро пришили кольца, чтобы он держался на флагштоке.

После начала митинга Ельцин объявил собравшимся, что парламент принял соответствующий закон о возвращении к историческому флагу России, петровскому триколору, и спросил, согласны ли митингующие поднять это знамя. Прозвучало дружное «Да!». И в это время над Белым домом и над Россией впервые официально был поднят триколор.

Мой флаг провисел над зданием парламента сутки, потому что был сшит из декоративного шелка и предназначался для демонстрации в помещении. Для флагов, которые вывешиваются на улице, используется специальная ткань, устойчивая к воздействию ветра и дождя. Через сутки мне флаг вернули, как и обещали. Я его сохранил и передал в музей российского флага.

Когда в 2016 году этим событиям исполнилось 25 лет, Ельцин-центр попросил на время передать этот флаг в музей в Екатеринбурге. Там проходила выставка, посвященная юбилею событий дождливого августа 1991 года, после которой флаг мне вернули. Сейчас он по-прежнему у меня и хранится в банковской ячейке.