«Целовались до боли в губах» Как выглядели эротические игры в Российской империи

Пасторальная русская деревня конца XIX века представляется многим обителью целомудрия, домостроя и строгих моральных принципов. Но за этой ширмой скрываются ритуалы деревенской молодежи, которые способны потрясти даже повидавших виды людей и сейчас выглядят абсолютно аморально. Элементы принуждения, которые обязательно в них присутствовали, заставят возмутиться любого приверженца новой этики. Фольклористы и антропологи Мария Гаврилова и Александра Архипова прочитали лекцию «Поцеловать или шлепнуть: эротические игры русского народа». «Лента.ру» публикует фрагменты из нее.

Целомудрие и бесстыдство

Мария Гаврилова:

Мы в нашей культуре привыкли связывать игру с понятием детства. Мы не просто говорим «игра», а «детская игра», подразумевая игры как таковые. На самом деле началось это не так уж давно — с конца XVIII — начала XIX века.

Вообще же в традиционных обществах дело обстояло скорее не так, игра не была изолирована как детская форма деятельности и относилась, скорее, ко всем. Специальных детских игр было не так уж и много, и они относились ко времени младенчества, а в основном дети играли в те же игры, что и взрослые. Это были и азартные, и эротические игры, и другие. В то же время, какая бы игра ни была странная, разнузданная или азартная, она очень часто несла в себе смысл не только развлечься и потешить свои порочные наклонности, но и социальную, и довольно часто ритуальную функцию.

Наши недавние предки довольно рано вступали в брак, у них было принято это делать поголовно. Люди, которые не были женаты или замужем, имели очень низкий социальный статус и практически были лишены общественных прав. Они не имели права голоса в обществе в важные моменты, поэтому людей старались поженить очень рано, практически в детстве.

Кроме всего прочего, в такого рода обществе отсутствует то, что для нас является естественным — понятие личного пространства. Жизнь людей протекала в очень стесненных условиях. С одной стороны, они жили на улице, поскольку по своему основному роду деятельности находились на природе: в поле, в лесу и так далее. С другой стороны, ночевали они все в одном помещении, в тесноте, друг на друге.

То, что нам кажется бесстыдным, достаточно распущенным, отчасти объяснялось тем, что дети сызмальства видели абсолютно все, ведь все занимались всем на виду у всех. Вдобавок ко всему этому, такие проявления были очень сильно ритуализованны, и это было не каким-то проявлением личных желаний и стремлений, а, скорее, социально строго регламентированная акция, публичное проявление, свойственное определенному возрасту в определенные моменты и ситуации.

В этих условиях нельзя было быть излишне стыдливым, потому что это осуждалось. Молодые люди, которые участвовали в общественной жизни вместе со своими ровесниками, не должны были излишне зажиматься, потому что таких отправляют на заднюю скамейку и перестают учитывать как субъектов. В то же время быть излишне свободным во всех проявлениях было недопустимо, поскольку все находились на виду у всех, и это осуждалось.

Важно понимать, что сексуальность в таком обществе носила достаточно агрессивный характер. «Бьет — значит любит», — это как раз из этой области. Ведь проявления сексуальности, даже нормативные, были завязаны на шлепки, унижение, битье и другие подобные вещи.

Поскольку все очень рано и поголовно вступали в брак, требовалось как можно раньше перезнакомить молодежь и посредством этих ритуалов подготовить к тому, что их ждет. В связи с этим дети довольно рано начинали ходить на собрания (беседы) вместе со своими ровесниками — чуть ли не с 10 или 12 лет, где они участвовали в разного рода развлечениях. Это не обязательно были прямо какие-то разнузданные активности, но кое-что такое в этом возрасте уже начинало проявляться.

Мышиный писк поцелуев

Существовали старшие и младшие беседы. На младшие ходили маленькие дети, которые еще не могут быть женихами и невестами, но уже начинают знакомиться, как-то взаимодействовать друг с другом, играть, петь песни. Хотя основная идея таких собраний была в том, что все занимаются рукоделием. Девушки в основном прядут, а парни либо ничего не делают, либо, если день не праздничный, плетут лапти, корзинки или что-нибудь еще.

Девушки, как правило, обеспечивали помещение, арендовали его либо за отработку, либо за деньги или какие-то ценности, которые они приносили хозяевам помещения. Зачастую это была вдова, у которой была свободная изба, и это был ее способ заработка в числе прочего.

Таких бесед могло быть несколько в деревне, и парни компаниями кочевали от одной к другой, задерживаясь на каждой на какое-то время. Они мешали девушкам заниматься рукоделием, отнимали у них веретена, путали нитки, подкалывали их, всячески отвлекая от работы, втягивали их во всевозможные активности, и так далее. Они без конца друг с другом целовались, сидели друг на друге. Стоял чад, духота и шум.

Наблюдатели описывают такого рода развлечения: «стоял тонкий звук бесконечных поцелуев, как мышиный писк». Существовали разные техники поцелуев, и это делали все, постоянно и беспрерывно. На взгляд современного человека это выглядело диковато.

С другой стороны важно понимать, что все это мероприятие было достаточно строго регламентировано, и там не было полной вседозволенности. Вдобавок, все это мероприятие проходило при большом количестве свидетелей. Там были и маленькие дети, они смотрели в окна, залезали на полати, печки и наблюдали все это. Для них это было полутеатральное мероприятие. Были там и пожилые люди, которые наблюдали, как это все происходит, и примечали, кто себе что позволяет. Они следили, чтобы ничего лишнего не было.

Люди конца XIX — начала XX веков были достаточно прямолинейными. Там не было каких-то тонких двусмысленностей. Существовал класс игр, который предполагал разделение участников на пары, иногда в произвольном порядке, по жребию. Во время них участники должны были целоваться или хотя бы как-то еще взаимодействовать друг с другом. Не целоваться, если это предписано правилами игры, было довольно плохо. Такой человек подвергался наказанию — обычно битью.

Либо же участники представляли примерно, кто кому нравится, и их начинали, как сейчас говорят, «шиперить» — с помощью каких-либо ритуальных действий подталкивать друг к другу, чтобы они как-то проявили свои симпатии. Могли заставить целоваться с сидящим рядом или подтолкнуть к признанию в том, кто тебе нравится, и тогда вызвать этого человека. Или устраивали игру, когда все должны были перебывать у всех парой по очереди и, соответственно, перецеловаться.

Александра Архипова:

Если ты отказывался целоваться в рамках игры, тебя могли продернуть ремешком. Это было достаточно серьезное наказание. Если, например, как рассказывала нам в интервью ныне пожилая женщина из деревни в Вологодской области, во время хождения на беседы она попадала в эту игру, все с ней хотели целоваться, ведь она была очень красивой девушкой, а у нее был парень, и она отказывалась, то ее довольно ощутимо били ремнем по спине. То есть эти поцелуи имели очень значительный фактор принуждения.

Мария Гаврилова:

Иногда били дети, иногда кто-то из старших. Часто, особенно на праздничных посиделках, был ведущий из старшей возрастной группы или даже вообще женатый, и он этим занимался как более сильный и ответственный.

Часто складывались постоянные парочки. Тогда девушки и парни не очень хотели меняться партнерами. На этот случай постоянный парень должен был служить защитником девушки и подставлять свою спину, чтобы его били вместо нее, если он не хочет, чтобы она целовалась с кем-то еще. Его били два раза: за него и за его девушку.

Имело смысл приобрести постоянного ухажера не только потому, что это престижно, почетно и приятно, но и потому, что он во всех этих играх принимает, по идее, на себя все наказания, освобождая девушку от необходимости целоваться с кем попало. А это нужно было делать постоянно.

Александра Архипова:

Еще раз повторим два термина: старшие и младшие беседы. Младшие — это 13-14-15 лет, старшие — 16-17. Иногда бывало так, что младшими детьми руководили люди старших бесед, и тогда это были скорее невинные игры. А то, во что играли люди на старших беседах — это уже было, с точки зрения современной этики, жесть, жесть и жесть.

Мария Гаврилова:

Два основных типа условно-эротического на современный взгляд взаимодействия в таких играх были: поцелуи со всеми и битье. Они часто сочетались вместе в одной игре.

Бывало, командовали всем, кто сидит рядом, целоваться. Спрашивают девушку: к болоту ходила? — Ходила. — Ягоды сбирала? — Сбирала. — Кого целовала? И надо было назвать либо того, кто тебе нравится, а если не хочешь называть или тебе никто не нравится, то ты вынуждена целоваться с тем, кто рядом. А если откажешься, тебя бьют.

Или распределяли по жребию пары для поцелуев при помощи, например, ниток. Ведущий схватывал посередине нитки, концы с одной стороны брали девушки, а с другой — парни. Соответственно, ты не знаешь, с кем тебе выпадет держаться за разные концы одной и той же нитки и потом — сюрприз-сюрприз — вам надо целоваться! Отказаться от такого поцелуя было, конечно, можно, но это было большим позором и влекло санкции. Проще было сделать это.

Ну или просто побьют — это довольно часто так происходило. Например, нужно было признаться, нравится ли сосед, если нравится — поцеловаться с ним, а если нет — то быстро поменяться местами, чтобы тебя не побили, или просто потерпеть.

Александра Архипова:

Еще пример: стоит ведущий, например я, а вы все сидите вокруг меня на беседе. Я очень быстро говорю кому-нибудь: люб ли ведущий? Ты либо быстро целуешь, либо я быстро говорю «применяю» и почти сразу бью тебя ремнем по телу. Это игра на скорость и на реакцию человека с ремнем.

Девок солить

Наш рассказ о том, что мы вроде любим березки, русскую культуру и хотим вернуться туда. Но на самом деле возвращаться туда надо с большой осторожностью. Эта культура построена совершенно на других основаниях, одно из которых гласило, что раз ты принадлежишь к определенному возрастному классу, то ты вынужден проявлять такого рода взаимодействия. А если ты их не проявляешь, то становишься социальной парией — с тобой что-то не то, за тебя никто не пойдет замуж или не женится.

Мария Гаврилова:

Было, кстати, немало развлечений, где никого не целовали, а сразу били. Были, скажем, такие святочные развлечения как «печь блины», «девок солить» или «девкам хрена давать». Парни вторгались на собрание, хватали по очереди всех девок, брали на спину, и надо было ударить их по задней части лопатой или доской. Или просто на улице хватать девок, валить в снег и катать по этому снегу. Тоже такое традиционное ритуальное развлечение.

Самый главный трэш и угар происходил во время святочных ряжений. Довольно распространенный вид ряжения — ряжение покойника на святках. Вносили молодого мужчину, накрытого белой простыней, лицо его обсыпано мукой. Во рту у него могли быть страшные зубы, вырезанные из картошки, изображая упыря. Под этой простыней он был совершенно голый.

Его заносили либо на доске, либо держа за руки и ноги. Там присутствовал шуточный священник, кадящий лаптем, в который был наложен подожженный навоз или другие странные вонючие вещи, он кропил присутствующих веником из ушата. При этом он пел матерные скабрезные отпевания по поводу того, какой был хороший человек, описывая его физические особенности, поведение и пожелания всем заняться чем-нибудь более приятным, чем присутствовать на похоронах.

Или было такое развлечение с покойником как «мерить шелк». Шелк у него был намотан на гениталиях. Подводили к нему девушек и говорили, что им надо отмерить шелка на платье и откусить после этого. Если девушка это не делала, ее тут же били. Если у нее был парень, то он мог ее как-то от этого отмазать, подставиться, чтобы его поколотили заместо нее. Но если парня не было, или он был какой-то не такой, то ее все же били. В конце концов покойник мог «оживать» — бегать голым, размахивать своими частями, лезть целоваться к девушкам, пачкать их (поскольку он был выпачкан в саже или муке) и по-всякому интересно с ними взаимодействовать.

Это был не единственный вариант ряжения. Например, «шкура на медведе». Человека рядили медведем в шубу, а под шубой он был голый. Продавали его «шкуру», снимали шубу, а он бегал голый, смущая и пугая всех. Или ряженый изображал «коровушку», его водили на четвереньках на ремешке и предлагали всем его подоить за «титьку», а он при этом лягался. Потом девушек к нему таскали и заставляли тоже такое делать, из-за чего они смущались.

Был и вариант «мельница», когда мельницу изображала задняя часть молодого человека. Девушек заставляли ее щупать, чтобы проверить, «хороший ли помол». «Мельница» тоже вела себя довольно вольно, могла залезть под подол и так далее. Или могли «катать валенки». Ряженые расстилали на полу простыню, клали туда девушек и парней, заворачивали и катали их валиком, пока не надоест. После этого они еще говорили «спасибо, хорошие валенки, нам все понравилось!»

Александра Архипова:

Вот один из сюжетов такой игры, который уже зафиксирован в дневнике XIX века в городе Березово. Это игра в «царя», где «царь» выбирает себе «царицу», начинает ее щупать, трогать и целовать. Это одна из редких игр, которая имеет прямую преемственность в современных эротических играх.

То, о чем говорила Маша, в некотором смысле ритуально привязано к двум вещам. Это либо часть календарного обряда, святок, когда происходит полный разгул нечистой силы на Рождество и после него, и ты можешь себя так вести. Неслучайно ты наряжаешься в покойника, черта, переворачиваешь представление о священнике с ног на голову. Время предписывает это поведение тебе, потому что в этот момент все себя ведут перевернутым образом.

Второй момент антиповедения был доступен во время бесед, когда девушки и юноши, вошедшие в возраст, приходили в отдельные избы, встречались там, и там было предписано вести себя так, как в обычной жизни себя не вели. Недаром было то, о чем Маша говорила в начале — парни садились на колени девушкам, а не наоборот.

Во всех играх, которые мы описали, вы, наверное, запомнили момент жестокости, элемент принуждения, избиения, но, помимо всего прочего, это были игры, привязанные к определенным моментам. В календарном смысле они проходили обычно в январе-феврале, потому что это время, когда мало работы, время святочных гуляний, и это время, когда дни тянутся и их нужно чем-то заполнить. Не то чтобы эти игры проходили нон-стоп в течение всего календарного года.

Сельхозлото или политтир

Мария Гаврилова:

Когда советская власть установилась в России и на сопредельных территориях, она очень озаботилась воспитанием молодежи и детей. Очень серьезное внимание она обратила на их игровую деятельность. Причем это касалось не только эротических игр, но игр вообще. Их попытались подвергнуть очень серьезному пересмотру как устарелые в плане реалий и идеологии и неподходящие для нового человека. Была концепция, что досуг не менее важен для политического воспитания, чем образование в школе, поэтому его надо очень жестко контролировать, пресекать то, что с точки зрения советской власти было нехорошо, и поддерживать то, что хорошо.

Под это подпала куча всего. В какой-то момент осуждались игры в куклы, как индивидуалистские. Пытались пресекать игры детей в званый обед — им говорили, что мы играем не в обед, а в общественное питание. Или, если играли в свадьбу, — нет, мы играем не в свадьбу, а в какой-нибудь общественный праздник.

Соответственно, сексуальные элементы крайне не одобрялись, тем более что часть тех людей в Советском Союзе, которые ранее были вовлечены в сферу образования, были довольно-таки образованными. Они знали про Фрейда, про сублимацию. Было даже вполне обоснованное мнение, что этот элемент надо исключить для того, чтобы энергию подростков и молодых людей направить в другое русло — русло строительства коммунизма.

В 20-е годы на эту тему вышло довольно много методичек: как организовать культпросвет в деревне, основать избы-читальни и какую-то культурную программу в них. В числе прочего там указывалось, что все эти игры надо по возможности пресекать, где-то более жестко, а где-то более мягко.

В методичке говорилось: вот вы видите, что молодежь собралась во что-то такое поиграть, а вы туда внедритесь, постарайтесь привлечь их внимание, возьмите инициативу и предложите им нечто другое вместо этого. Нечто более интересное, рафинированное и культурное, вместо этих разнузданных и, кстати, негигиеничных забав. Говорилось, что поцелуи надо особенно пресекать, потому что таким образом можно передавать болезни — даже не столько сама сексуальность отвратительна, как нарушение эпидемических норм (а целовались действительно все со всеми).

Что можно было вместо этого предложить? Например, хорошо подобранные массовые пляски. То есть вместо каких-то парных развлечений, кадрилей, танго и даже фокстрота, подбирать развлечения, где все пляшут по одному, но зато коллективно двигаются в такт. Особенно, если у этой активности было какое-нибудь бытовое, революционное содержание, а сопровождала это песня, переделанная соответствующим образом.

Или, например, можно было им предложить настольные игры, такие, как «Сельхозлото», или «Азбука-лото», где предлагалось по картинкам угадывать лозунги. Или «Газетное лото», где надо было оценивать газетные новости как положительные или отрицательные. Можно было также предложить пение, хор, декламацию, интеллектуальные игры, загадки, научные развлечение. Допускались различные комнатные подвижные игры, например, «Политфанты», «Политлотерея», игра-аукцион, где вместо цены за приз платят подробным рассказом, скажем, о международном положении СССР. Или как выбрать молочную корову. Или как лучше развивать сельскохозяйственную кооперацию.

Также можно было развлечься, устроив суд над каким-либо литературным произведением или негативным социально-бытовым явлением. Скажем, разыграть сценку, в которой мать не пускает сына в пионеры, и устроить над этим всем суд.

В методичке предлагались готовые сценарии игровых вечеров. Они начинались и заканчивались маршем под музыку, какой-нибудь несложной гимнастической пирамидой. В них было около пяти различных игр и два непарных танца под революционные песни.

Но, судя по тому, что эротические игры уцелели до 50-х, а некоторые — до 60-х годов, культпросветработников на деревне остро не хватало. Все продолжили заниматься более-менее тем же самым, а прекратили потом по совсем другим причинам.

Бутылочка

Александра Архипова:

Игра в «бутылочку» — бутылка крутится, на кого укажет, тот и целуется. Большой вопрос, когда эта игра появилась. Швед Эрик Густав Эстрем оставил драматический рассказ о том, как он в возрасте 22 лет провел Рождество в России 7 января 1913 года. Все дело происходит в Нижнем Новгороде.

«Представили нас многим здешним семьям, познакомились со многими русскими обычаями праздновать Рождество. Мы собирались вечером, играли и танцевали до полуночи, многие игры были с песнями, почти все игры с фантами. В большинстве из них фантами были поцелуи. Я целовался с нижегородскими девушками до боли в губах. Русские девушки берегут губы, но во время рождественских игр целоваться разрешено».

Это очень важный момент, о котором мы говорили раньше — сохраняется привязанность антиповедения к Рождеству. Во время Рождества и святок ты можешь себя вести так, как не ведешь себя в обычной жизни, и можешь целоваться со всеми.

Тут появляется упоминание игры, причем в городской, богатой купеческой среде — поцелуй на желание. Ты спрашиваешь: желание или поцелуй? То есть человек должен либо выполнять желание, либо целоваться. Она еще не имеет названия, но где-то между страданиями шведа и Второй мировой войной эта игра получает название «бутылочка». В ней очень силен принцип рулетки — тот, на кого выпадает случайная жеребьевка колеса, должен сделать что-то.

Мария Гаврилова:

В традиционной деревенской среде мы эту игру не встречаем. Почему? Потому что есть, во-первых, много других интересных игр, а, во-вторых, очень сложно представить себе ситуацию, когда русский крестьянин будет играть в «бутылочку», так как бутылка это довольно-таки ценный объект, ее вряд ли будут использовать так бестолково. К тому же стол, который употребляется в этой игре, — совершенно неприемлемое поле для такой игры. В традиционных представлениях это престол, священное место, за которым не позволяется делать что попало. Как мы знаем, играть в бутылочку нужно либо за столом, либо на полу, а на полу русские крестьяне не сидят.

Мы предполагаем, что это международная игра. По своей технике она похожа на настольную игру «компас», которая была распространена в Европе в XIX веке. Это была карта, в середину которой ставилась подвижная стрелка, и ее надо было запускать. Игроки делали ставки на разные секторы поля, как в рулетке. Куда показывала стрелка, тот сектор и выигрывал.

Александра Архипова:

Существует два корпуса русских текстов, в которых можно проверить встречаемость тех или иных выражений. Это Национальный корпус русского языка и Большой корпус дневников на сайте prozhito.org. По обоим этим корпусам выражение «играть в бутылку» или «играть в бутылочку» начинает устойчиво встречаться в 60-е годы, но первое попадание — это 1941 год.

Старшеклассница в интернате пишет: «Когда ушли воспитатели, то стали играть в бутылочку, в голубков, одним словом, в игры с поцелуями. Все ребята смущались и только делали вид, что целовались, а если зрители очень настаивали, то целовали друг друга в лоб или в руку. Я впервые принимала участие в этой игре».

Это очень целомудренный вариант бутылочки. Обратите внимание, что в этом описании есть очень редуцированный, упрощенный, но элемент принуждения. Автор пишет, что зрители «настаивали на поцелуе». Его в традиционных играх мы встречаем регулярно.

Дальше в дневниках, в 50-х — 60-х годах, игра в бутылочку встречается в одном и том же драматическом контексте. Его можно назвать так: комсорг встретил бутылочку. Неоднократно комсорги жалуются на то, что те, за кого они отвечают, не так себя ведут. В данном случае комсомолка двадцати лет пишет: «Комсоржество мое обречено на неудачу. Вчерашняя вечеринка у Бори Т. многое прояснила в настроениях группы. Это крепко сложившиеся настроения легкомыслия, богемности и эпикурейства. Мне все это страшно претит, особенно игры в "кысь-брысь" и в "бутылочку"».

Новая этика

Мы поделили постсоветские и позднесоветские эротические игры на два подтипа. Первый — это обычные игры, в которые, может быть случайно, привнесен эротический компонент. Это могли быть любые игры, например, которые назывались «слепые жмурки», «слепой кот». В отличие от обычных жмурок, игр-догонялок, в них играли в комнате при потушенном свете. Поймав кого-то в полной темноте, ты можешь его пощупать. А можешь и не пощупать. То есть эротический элемент был здесь совершенно оказиональным.

Второй тип игр — это как раз интересующий нас, в которых телесный контакт или поцелуй был главной целью, сценарий, который ради этого и существовал. Среди повторяемых игр в опросе, который мы запустили, помимо «бутылочки», это «кис-брысь-мяу», «правда или действие», «арам-шим-шим» или «арам-зам-зам», «прищепки», «статуя любви», «танцы на газете», «поцелуй навылет» и «игра в князя».

Во всех этих играх существует элемент принуждения со стороны коллектива, некие социальные санкции, но они очень слабо выражены по сравнению с тем, что мы знаем про традиционную русскую культуру с избиением, подтаскиванием, публичным оконфуживанием и тому подобным.

Понятно, что наш опрос нерепрезентативен, но мы спросили респондентов о том, как они относятся сейчас к тем практикам, которые у них были в детстве. Почти 10 процентов сказали, что скорее отрицательно, 45 процентов — скорее положительно, нейтрально — 36 процентов. То есть скорее окей. На вопрос о том, как к этому тогда относились родители, подавляющее большинство ответили, что либо не знали, либо им было пофиг.

Вот очень характерная цитата об отношении к этим играм сейчас. Согласно ей, игры, связанные с заголением и эротическим прикосновением, нехороши тем, что в них играет ребенок с посторонними детьми. Тут мы подходим к важному моменту, когда в эту историю вторгается новая этика. Старая и новая этики сейчас присутствуют везде, в том числе и в отношении с эротическими играми.

Мы задали вопрос, как бы вы отнеслись, если ваши ученики или дети сейчас стали бы играть в подобные игры. Ответы распределялись по-разному, но 25 процентов опрошенных давали ответы из серии, что, конечно, это окей, но предварительно надо поговорить про границы тела, про нарушение и ненарушение их. Пример такого ответа: «при условии, если бы дети понимали, что они могут отказаться выполнять условия игры в любой момент, когда станет некомфортно или ненормально». Где целуют в щечку — окей, в других же случаях надо объяснять детям, что они имеют право на отказ и советовать его применять. Или «сегодня я бы беспокоилась, что все можно заснять на телефоны, а потом использовать для шантажа».

Такое отношение к таким играм полностью противоположно тому, которое мы наблюдаем в русской культуре почти век назад. Когда не просто принуждение и насилие были обязательными, но невозможно было бы представить себе русскую девушку Манефу 16 лет из вологодского поселка Николаевское, в котором ей объясняют, что ты должен ощущать, в какой ситуации в игре тебе комфортно, а в какой — нет, и если тебе некомфортно, ты должна немедленно из этой игры выйти.

Это действительно очень большое отличие в отношении к этим играм, поскольку они были построены не столько на вызывании какого-то эротического эффекта, сколько на этом принудительном унижении и конфужении участников. Было не столько весело, поцелует ли Манефа Ваню (или наоборот), сколько то, как она откажется это делать и как все будут принуждать ее это делать.