Инаугурация Александра Лукашенко, прошедшая в режиме закрытого мероприятия, только усугубила политический кризис в Белоруссии. В тот же день протестующие, невзирая на водометы и дубинки ОМОНа, снова вышли на городские улицы. Все больше стран отказываются признавать Лукашенко легитимным президентом Белоруссии. И зарубежные политики, и простые белорусы сходятся в одном: 80 процентов голосов, которые нынешний президент получил на выборах, — результат масштабных фальсификаций. Европейские государства даже намерены организовать международное расследование допущенных нарушений. Лукашенко настаивает, что процесс голосования прошел строго по закону, но его заявления опровергают белорусы, которые в качестве избирателей, наблюдателей и членов избирательных комиссий лично столкнулись с нарушениями.
Ярослав, член избирательной комиссии
До выборов я работал в Институте порошковой металлургии имени академика О.В. Романа. Перед выборами меня вызвал директор моего подразделения Сергей Побережный и сказал, что мне придется быть членом участковой избирательной комиссии, потому что многие из тех, кто обычно в них входил, в этом году отказались работать — сдали нервы, не захотели терпеть беспредел. Их демарш, кстати, не остался безнаказанным — например, одной сотруднице просто не продлили контракт.
Он сказал, что «сверху» велели омолодить состав комиссии. Нужны зеленые ребята, привязанные к предприятию отработками, зарплатой и местом в общежитии. Я спросил: это добровольно-принудительно? На что получил утвердительный ответ
Моей жене, беременной, сказали то же самое, но она к выборам легла в больницу на сохранение. Да и все остальные, я уверен, согласились из страха. Генеральный директор наш давно выстроил политику: не согласен с ним в каких-то вопросах — будут у тебя проблемы. Меня убеждали, что нужно просто посидеть, и обещали за это дополнительно заплатить около 700 рублей — это почти полноценная зарплата. Позже выяснилось, что я был выдвинут в члены избирательной комиссии от Белорусской социально-спортивной партии, о которой раньше вообще не слышал.
За пару недель до голосования нас всех вызвала секретарь комиссии и попросила подписать график дежурств на период досрочного голосования, после чего протянула еще какие-то документы и как бы между прочим бросила: «И вот тут тоже подпишите». Я спросил, что это, но она огрызнулась — мол, со всеми вопросами к председателю. Смотрю — а это протокол за 9 августа! Причем незаполненный! Поднял шумиху, высказал недовольство. Вечером мне в общежитие позвонил начальник и говорит: «Что ты тут демарш устраиваешь? Ты для себя реши: либо с флагами бегаешь по площади, либо работаешь. У тебя 20 минут на раздумья».
Александр Лукашенко
Фото: Сергей Гапон / Reuters
Я согласился, но решил фиксировать все фальсификации. На досрочном голосовании я проработал всего один день, выдавая бюллетени. Половина членов комиссии оказались такими же зелеными ребятами, как и я. Некоторые абсолютно не проявляли интереса к происходящему, но я скооперировался с одним из неравнодушных парней, и мы начали считать избирателей. В сумме их было не более 35 человек, комиссия же насчитала больше 130.
Мне рассказали, что такой «прирост» наблюдался почти каждый день. Одна из членов комиссии поделилась, что видела заготовки для вбросов за Лукашенко на предварительном голосовании — в туалете для сотрудников она наткнулась на целую стопку бюллетеней. Независимых наблюдателей не жаловали, держали на улице. Когда я предложил вынести им стулья, поднялся крик. Некоторые члены комиссии кричали, что они «проплачены Госдепом» и переживать о них смысла нет. Ну, о нашей «надбавке» за работу они промолчали.
Считать бюллетени и подписывать протокол нам не пришлось: старшие члены комиссии объявили, что мы можем идти. Когда я начал задавать вопросы, один из моих начальников сказал: «Ты бы не об этом беспокоился, а том, что с твоей женой может что-то случиться, пока она в больнице»
Нас, молодежь, вообще старались информировать как можно меньше. В основной день голосования пришло огромное число избирателей. Если кто-то из них задавал вопросы, мы толком не знали, что ответить. На инструктаже нам просто говорили: «Делайте свою работу, если будут приходить всякие ненормальные — старайтесь решить все мирным путем и зовите председателя комиссии».
Те самые «ненормальные» оказались обычными неравнодушными гражданами. Одна женщина спросила, есть ли в списках ее сын, и попросила его вычеркнуть, потому что он живет в Польше. Многие фотографировали бюллетени, просили заменить листы, если на них были помарки.
Когда настало время подсчета голосов, я все делал честно. Сначала считали бюллетени с голосования на дому, потом — с досрочного, потом — с очного. Вскрыли урну с досрочного, распределились: трое считают Лукашенко, по одному на оппозиционных кандидатов — Светлану Тихановскую, Сергея Черечня, Андрея Дмитриева, Анну Канопацкую. Понятное дело, что к моменту подсчета большинство голосов там было за действующего президента.
После подсчета этой части бюллетеней зампредседателя комиссии подошел уточнить результаты. Я сообщил результаты Лукашенко, он кивнул и пошел по своим делам. Я окликнул его, чтобы сообщить результаты Тихановской, но он даже не обернулся.
К слову, мой начальник на перекуре рассказал, что и сам голосовал за Тихановскую, да и генеральный директор против Лукашенко. Но победит все равно он. Мне фактически намекнули — мол, абсолютно неважно, что ты насчитал.
В день голосования было очень много бюллетеней за Тихановскую, поэтому остальным тоже пришлось подключиться. Я считал голоса за обоих — за Лукашенко и за нее. Она была бесспорным победителем
Вечером 9 августа во дворе школы собралась уйма народу — они ждали результат, территорию оцепил ОМОН. Нам сказали быстро расписаться на всех протоколах. Я до последнего не хотел этого делать, но был очень напуган. Казалось, с нами готовы сделать что угодно, чтобы получить подписи. Мы сгребли все бюллетени в кучу, председатель положила их в пакеты, то есть по стопкам их не раскладывали. Старшие члены комиссии забрали их и уехали с ОМОНом, а мы какое-то время оставались сидеть в фойе с выключенным светом, пока нас не отпустили.
Я решился рассказать эту историю СМИ, после чего меня вызвали к начальству и сказали, что моя карьера в этом институте закончена. Мы лишились общежития и зарплаты, но мои честь и достоинство стоят дороже. Мне очень стыдно перед людьми за то, что я вообще принял в этом участие.
Фото: AP
Наталья, избиратель
Я посетила свой избирательный участок, расположенный в школе, еще до 9 августа, во время предварительного голосования. Подошла моя очередь, протягиваю паспорт члену комиссии, а она мне заявляет громко так, явно наигранно: «Так вы же уже проголосовали! Зачем опять пришли?».
Я возмутилась, ведь проблем с памятью за собой не замечала, но меня горячо убеждали, что я все перепутала. В очереди со мной стояли люди в белых браслетах (так обозначали себя сторонники оппозиции — прим. «Ленты.ру»), они тоже потребовали позволить мне оставить свой голос. Член избирательной комиссии начала успокаивать нас и говорить, будто это «просто ошибка», я же ответила, что это фальсификация данных. Никакого решения в этой ситуации мне не предлагали, и этот цирк всем окончательно надоел, поэтому я сказала, что напишу заявление в милицию.
Члены избиркома пошли на попятную и теперь доказывали нам, что они лично ни при чем, а инцидент — просто человеческий фактор, возможно, перепутали фамилию, когда составляли списки, да и каждый может ошибиться...
Потом они мне начали жаловаться, что у них очень много работы и постоянный стресс, а я в это время наблюдала за происходящим вокруг. Многие избиратели снимали на телефон свои бюллетени. В одну кабинку зашла пожилая женщина с сыном, который помог ей сделать фото. Их тут же начали ругать — мол, в кабинке может находиться только один человек. «Они еще и фотографируют там, ну вы посмотрите!» — возмущалась одна из членов комиссии.
Фото: Василий Федосенко / Reuters
В конечном итоге мне предложили прийти на следующий день, чтобы они успели исправить ошибку. Это было лучше, чем ничего, и я согласилась. Кстати, в тот же день я узнала, что с похожей ситуацией столкнулся мой отец в Дзержинске, только его просто не было в списках. Папа ругался и в итоге добился создания дополнительного перечня фамилий, куда его внесли. Но мы оба сильно сомневаемся, что его голос как-то учли. После этого я услышала похожие истории еще от нескольких знакомых. Такая система поставлена на поток, а голосование в этой стране — театральная постановка.
Дарья, независимый наблюдатель
Еще на этапе отбора кандидатов в президенты я стала волонтером в штабе Виктора Бабарико (экс-председатель Белгазпромбанка, находится в СИЗО по обвинению в тяжких экономических преступлениях — прим. «Ленты.ру»). У меня ребенок, работа в полную смену, но я сидела в штабе в свои выходные, потому что происходящему в стране пора положить конец. Нас было множество, и нам никто не платил.
Мы очень ответственно подошли к своей задаче: все протоколы проходили многоуровневую верификацию, а по всем нюансам юристы сверялись с ЦИК, чтобы не было претензий и нашего кандидата допустили. Когда более 50 процентов подписей забраковали из-за глупых отговорок — это был наглый плевок в лицо народу. После этого я решила стать независимым наблюдателем.
Нигде я не нашла информации о том, с какого числа открывается регистрация. Я спросила у председателя комиссии, где можно узнать о датах начала аккредитации, она сослалась на некое печатное издание, о котором не слышала ни я, ни мои знакомые. Произошла классическая история: я оказалась 11-й в списках. До работы на участках в дни досрочного голосования допускалось по три человека, в основной день — по пять. Приоритет отдавался тем, кто записался раньше. На нашем участке независимые наблюдатели распределились так, чтобы хоть кто-то присутствовал каждый день.
Фото: Василий Федосенко / Reuters
В один из дней предварительного голосования в школу приехал глава администрации Ленинского района. Он ходил по зданию, заглядывал на участки. Ни один посторонний человек не имеет права этого делать, это грубейшее нарушение. Для чиновников исключений тоже нет, более того — с правовой точки зрения это может рассматриваться как давление на голосующих или комиссию. После этого нас на участки больше не пускали.
Директриса школы поняла, что мы увидели нарушение, и у нее начался чуть ли не истерический припадок. Она выгоняла нас из помещения школы с криками, называя чуть ли не социально опасными личностями
Комиссия по отношению к независимым наблюдателям была настроена очень агрессивно: когда из здания выходили работники и учителя, они в разговоре между собой называли нас быдлом, хотя мы вели себя мирно и прилично. Исключением стала секретарь комиссии. Было видно, что ей неприятно участвовать в фальсификации. Вскоре одна из наблюдательниц упомянула об этом в интервью, и когда вышла статья, секретарь попала под очень жесткий прессинг школьного руководства — ходила бледная, скукоженная, перестала здороваться с нами.
Если сравнить наши подсчеты и официальные результаты, завышение по явке со стороны комиссии в дни предварительного голосования было примерно в шесть раз. И это при том, что мы, стоя во дворе, не могли разграничить несколько находящихся в школе участков, и мы считали людей поголовно, включая тех, кто просто заходил получить информацию или записать детей в первый класс, благо сотрудников гимназии мы выучили в лицо.
9 августа пришло очень много народу, человек 800 точно были с белыми браслетами в поддержку оппозиции. А в итоговых протоколах оказалось всего 200 человек. Так корректировали завышенное число избирателей в дни досрочного голосования
После закрытия участков около 300 жителей района пришли к школе и ждали результатов. Приехал автозак — вышли силовики и оцепили всю площадь по периметру школы, не давая людям туда пройти. На нашем участке было два доверенных лица кандидатов в президенты, поэтому, наверное, у нас никого не задерживали. Пока выводили комиссию и забирали бюллетени, Ермошина уже объявляла по госканалам предварительные результаты голосования. Мы фиксировали все нарушения и обращались в соответствующие инстанции, но в ответ получили одни отписки. Но я рада, что люди были так активны на выборах.
Юлия, избиратель
Так называемый «праздник свободы, веры и любви», как говорят власти про эти выборы, нам с семьей запомнится надолго. Проголосовали мы без проблем, итоги только узнать не удалось, хотя это наше законное право. Но мой рассказ будет о другом.
На избирательный участок, расположенный в школе, мы пришли вечером в день голосования 9 августа. Всего на тот момент там собралось около 50 человек, среди которых были независимые наблюдатели, семейные пары с детьми, беременные женщины, пожилые люди. Все вели себя мирно и культурно, делились впечатлениями. Примерно через час, около 21:00, в закрытой части школы началось какое-то движение: члены избиркома собирали вещи, ходили туда-сюда.
На втором этаже я заметила подозрительного мужчину, который продолжительное время оценивающе смотрел на собравшихся. Когда уже начало смеркаться, некоторые из присутствующих устали ждать и подошли к дверям школы, стучали и спрашивали, когда же будут результаты. Одновременно у ворот школы появился обычный, на первый взгляд, желтый рейсовый автобус с надписью «заказной». Вскоре рядом оказались ребята в черной форме и балаклавах без опознавательных знаков. Ребята в черном не представились, пятеро из них шли позади главного. Зная о том, как обычно проходят выборы в Беларуси, несколько человек из толпы испугались и крикнули: «Убегаем!» В ответ одна женщина заявила, что мы ничего не нарушаем, и призвала всех успокоиться, но зря.
Люди начали спрашивать, зачем они приехали, но главный молча осмотрелся в толпе и начал показывать пальцем на отдельных парней, а его подчиненные начали их хватать. Дети кричали и плакали. Естественно, жены, сестры и матери начали заступаться за своих мужчин, но их просто отталкивали — началась потасовка
В неразберихе «черные» сильно толкнули мужчину в возрасте — на мой взгляд, ему было около 60 лет — на железобетонное ограждение лестницы. Он ударился затылком и тут же потерял сознание. К нему подбежал парень, крича: «Папа, папа, не умирай!» Когда силовики поняли, что мужчина не притворяется, они растерялись. Люди тем временем кричали: «Скорую, вызовите скорую!», «Дайте аптечку из машины!» и «Принесите воды!». Некоторые просили у комиссии в школе подать через окно какие-нибудь подручные средства, чтобы остановить кровь.
Фото: Василий Федосенко / Reuters
Пока часть собравшихся оказывала первую помощь пострадавшим, остальные пытались узнать у «черных», зачем они приехали, что у них был за приказ, но безуспешно. Прибыла скорая. Пожилой мужчина пришел в себя у медиков на руках. Но как только его увезли, силовики будто с цепи сорвались и ринулись снова хватать всех парней вокруг. Мы в панике побежали домой успокаивать моего четырехлетнего племянника, а у самих руки тряслись.
Геннадий, независимый наблюдатель
Для меня эта история началась, когда я узнал, что некоторые мои знакомые пробуют попасть в участковые избирательные комиссии (УИК) с целью не допустить фальсификаций. Среди них были разные люди, в том числе директора фирм, успешные «возвращенцы» из-за рубежа. Все они — порядочные и ответственные. Никто из них в состав УИК не попал, их просто завернули без внятных объяснений.
Тогда во мне сражались два белоруса. Один хотел послужить обществу, а второй опасался, как бы чего не вышло, ведь всем известно, что политика у нас в стране — дело небезопасное. Любопытство и отвага все-таки победили
Чтобы стать наблюдателем на своем участке, надо собрать десять подписей от приписанных к нему избирателей, то есть соседей, и предоставить в УИК. Планировал, что на это уйдет неделя, но люди с готовностью откликнулись, правда, приговаривали сочувственно, что ничего это не изменит.
Тогда я думал про себя, что на этот раз все сложится иначе — видел список организаций, выдвинувших кандидатов в наш избирком, выглядело так, будто это представители разных партий. Хотя, конечно, у нас это не гарантия политической самостоятельности, ведь некоторые такие организации являются фантомами. Например, Белорусская аграрная партия и Белорусская социально-спортивная партия в 2020 году даже не имеют сайтов.
Но когда мы с товарищем пришли регистрироваться на один из двух участков, расположенных в ближайшей гимназии, выяснилось, что мы стали 11-м и 12-м наблюдателями, то есть шанс того, что нас допустят до выборов, был минимальным. Заподозрив неладное, я попросил сфотографировать журнал, чтобы получить доказательства нашей аккредитации. Тут в кабинет вошла председатель и начала на нас кричать. Но я успел пробежаться по списку и понял: до нас зарегистрировались представители провластных организаций — например, коммунисты, общественники из «Белой Руси».
В итоге оказалось, что в нашу избирательную комиссию вошли работники одного трудового коллектива — гимназии, а место зампредседателя УИК занял ее директор. Хороша схема: учитель должен проверять, не фальсифицирует ли выборы директор!
Чуть позже ЦИК выпустил указание, что на участке в дни досрочного голосования может находиться не более трех наблюдателей, а в основной день — не более пяти. Это якобы было обусловлено риском заражения коронавирусом, но, думаю, пояснения излишни, учитывая, что в нашей стране карантин не объявляли. Полагаю, председатель ЦИК Лидия Ермошина решилась на такой ход, ожидая наплыва независимых наблюдателей.
Во время досрочного голосования мы присутствовали на опломбировании урн — щель для бюллетеней закрывается на время обеденного перерыва и на ночь. Но пломбу эту без проблем можно снять, а иногда она и вовсе не нужна. Например, мы как-то заметили урну с приличных размеров щелью у задней стенки. Зафиксировать нарушение не удалось — председатель УИК строго-настрого запретила фотографировать на избирательном участке. Пришлось и избирателям, и нам указывать на этот недостаток комиссии, после чего вызвали плотника. Но нас в это время выдворили с участка.
Фото: AP
На следующий день директор распорядилась сразу убрать скамейки, чтобы настоящим независимым наблюдателям негде было сидеть, а когда нас не остановило и это — пыталась под разными откровенно надуманными предлогами выслать нас из школы. Мы сперва пробовали отбиваться, потому что гимназия секретным объектом не является, но мне дали понять, что либо мы уходим по-хорошему, либо на нас натравят свой «карманный» наряд милиции.
Наутро, в последний день досрочного голосования, нас даже не пустили на участок. Но мы остались у ворот школы и считали всех, кто заходил. Получилось интересно: за день гимназию посетили 148 человек, а согласно протоколу их было 582
Все это мы решили зафиксировать на камеру, однако через полтора часа тот самый наряд милиции все же прибыл на место. Одного из независимых наблюдателей задержали и доставили в РОВД, ему предъявили обвинение сразу по двум административным статьям: нарушение общественного порядка и сопротивление милиции, — хотя никто из нас и не думал нарушать закон и вступать в активную конфронтацию со стражами порядка. Нашему товарищу повезло, одновременно с ним в отделение поступил более «буйный» наблюдатель (что именно он наделал, мы не знаем), так что милиционеры ограничились воспитательной беседой и угрозой посадить его на 15 суток под арест.
Итого, по нашим данным визуального наблюдения, явка по всем дням досрочного голосования составила 335 человек, а по протоколу — 910. Основной день голосования был еще интереснее, так как людей было значительно больше. Мы опять-таки могли наблюдать только явку и белые браслеты. Их было очень много, а итог по участку, разумеется, оказался не в их пользу.
Но знаете, помимо всего плохого нам запомнилось и хорошее — это невероятная всеобщая поддержка. Несмотря ни на что люди улыбались, угощали нас пиццей, мороженым, конфетами...