Болтливая муза Как разобраться сразу и с Богом, и с психологами

Двадцать лет назад фестиваль Open Look начинался как семейное дело вчерашних студентов: Наталья Каспарова училась в петербургском институте физкультуры как гимнастка, Вадим Каспаров поступил туда же — он с детства занимался гандболом. Наталья увлеклась современным танцем и искала, где этому танцу можно учиться; выяснилось, что в конце ХХ века в Петербурге таких мест нет. Чтобы удержать рвущуюся к знаниям и готовую надолго отправиться за границу жену, Каспаров решил основать школу современного танца и приглашать иноземных преподавателей на мастер-классы. Так появилась школа «Каннон данс» и вслед за ней — фестиваль современного танца Open Look, который привозит в Петербург лучшие российские и зарубежные труппы.

Каспарову это хобби, вскоре превратившееся в профессию, быть может, спасло жизнь: многие его товарищи по спорту в девяностые связались с криминалом, и их уже нет на этом свете. Петербургу это принесло крупнейший в России фестиваль современного танца. В этом году он длился полторы недели и представил спектакли, выпущенные от Парижа до Челябинска и от Екатеринбурга до Будапешта, предъявив все главные тенденции контемпорари в сегодняшнем мире.

Сядь, поговори со мною

Приходите вы смотреть на танцы — а там говорят. Говорят, говорят и говорят. Танцуют тоже, но вот никак не замолкают. Слово, несколько веков подряд изгоняемое с танцевальной сцены, возвращается как равный участник спектакля — и спектакль выходит в новое качество. Происходит занятное сближение: актуальный драматический театр все меньше доверяет слову, старается сокращать тексты и периодически выпускает спектакли, в которых все построено на жесте и движении, а труппы контемпорари стремятся включить в свои постановки множество слов. На нынешнем Open Look народ на сцене болтал почти без умолку.

В шестнадцать — классический танцовщик, которого называли «новым Барышниковым», в двадцать пять — артист самой экстремальной балетной труппы (театра Мерса Каннингема), сейчас (в 48) — артист, выступающий под псевдонимом Фуфуа д’Имобилитэ, представляет спектакль «ХореоХроники», где рассказывает об истории современного танца и показывает его легендарных деятелей. Лекция? Пародия? Почтительное приношение гениям? Все вместе — и все это танец. А рядом выходит московский дуэт Софьи Гайдуковой и Константина Матулевского, и в одноактовке Memoriae танцовщица слушает себя саму трехлетнюю (родители в свое время старательно записывали высказывания крохотной девчонки на магнитофон) и вступает в диалог с этими воспоминаниями. И здесь же — «Год без любви» челябинцев Рафаэля Тимербакова и Дмитрия Чеботаря, где в движения вкраплены фразы Евгения Гришковца — два танцовщика, представляющие одного парня (как бы распавшегося на две половинки после расставания с любимой), с помощью движений пытаются выстроить связный монолог, а обреченно падающие слова рвут связность, уверяют, что жизнь больше не восстановится так, как хотелось бы.

Но самую важную роль разговоры играют в спектакле Вима Вандекейбуса. Его «Мокьюментари о современном Спасителе» был поставлен в финал феста, назначен хедлайнером. Бельгийский хореограф, один из знаменитейших сочинителей современного танца, в свое время учился в католическом университете на психологическом факультете — и спустя тридцать лет решил разобраться одновременно и с Богом, и с психологами. Организаторы феста опасались казачьих пикетов около «Балтийского дома», где показывали «Мокьюментари», — но то ли защитники святынь не опознали «божественную» тематику в своеобразно переведенном названии спектакля, то ли уже уехали на дачи — обошлось. А спектакль усмехался и провоцировал: Вандекейбус сочинил притчу о неком постапокалиптическом убежище, где спаслось несколько человек и где кто-то из них пытается общаться с Богом, этого самого Бога не замечая (впрочем, это взаимно — Бог тоже не замечает его), а кто-то пробует решать проблемы с помощью туповатых приемов психоаналитики. Монологи и диалоги иногда продолжались в движениях, обнажая экспрессию, которую люди пытались скрывать в разговорах — но общее соотношение было не в пользу движения, слова преобладали. No dance — зовется тот взгляд на мир, что сейчас моден в европейском контемпорари. Все — танец: даже неподвижность, даже чисто драматический спектакль. Просто современный танец запаздывает: в изобразительном искусстве лозунг «все, что мы называем искусством, искусством и является» возник сотню лет назад. Теперь дошла очередь и до танцев.

Я ль на свете всех милее

Много лет подряд современный танец обходился без нарциссов: люди, влюбленные в себя, выбирали другие пути самовыражения. Теперь волна докатилась и до контемпорари (и это свидетельствует о том, что это искусство завоевало определенный статус в обществе). На этом Open Look были явлены два примера нарциссизма: женский и мужской.

Петербурженка Ирина Лерман в проекте Der Jammerwoch (poem) решила, что если не сможет поразить души зрителей, то точно поразит их глаза — и на все полчаса своего спектакля включила на сцене мигающую компьютерную проекцию. Черно-белое изображение тряслось с такой частотой, что его можно было бы использовать в комнате пыток; на этом немилосердном фоне девица принимала изящные позы. Все это сопровождалось немецкими титрами — видимо, проект готовился на экспорт. Выбравшись из зала и отряхнувшись от впечатлений, публика попадала в фойе на перформанс екатеринбуржца Ильи Манылова: тот принимал картинные позы уже без всякого дрожащего компьютерного рисунка, что сразу вызывало симпатию. Но вот что важно: хотя смотреть на то, как молодой человек поигрывал мускулами и вытаскивал из публики симпатичных зрительниц, чтобы заставить их стоять караулом вокруг себя, было забавно, этот перформанс все-таки относился к искусству, а не к домашнему видео. Просто потому, что был виден уровень подготовки — да, танцовщик занимался ерундой, но он был выучен, натренирован и при наличии толкового хореографа имел право на внимание публики.

Есть такая профессия

Open Look, созданный для того, чтобы не только показывать зрителям самые занятные спектакли современного танца, но и вербовать новых сторонников этого искусства, убеждать зрителей самим отправиться в школу контемпорари или привести детей, старается собирать в программу только постановки профессионалов хай-класса. Это не всегда получается, но именно к этому фест стремится. В этом году безусловными фаворитами с точки зрения профессионализма стали две одноактовки: одна российская и одна французская.

«Коллекционер» петербурженки Ксении Михеевой, сделанный под впечатлением от повести Левана Варази «Коллекционер и его близкие», предъявил нам трех танцовщиков в закрытом пространстве — череду конфликтов, череду пластических истерик, череду надежд. Череду битв за квадратный метр пола. В повести три попавших в дом загадочного Коллекционера героя проходят через диковатые испытания — в спектакле мы видим «пластическое эхо» этих тестов. Отличное взаимопонимание артистов и внятное чувство времени у хореографа (оно лишь чуть-чуть сбоит посередине, чуть затягивая действо — но, может быть, это еще одно испытание героев) создает спектакль нетривиальный: не линейную «историю», но и не бессюжетный «пластический этюд»; смотрится он захватывающе. И совсем иной ракурс артиста-профессионала контемпорари — в спектакле «Пензум» Жозефа Наджа: если молодые петербургские артисты лишь стремятся захватить пространство, французский ветеран отказывается от него.

Mockumentaryofa Contemporary Saviour

Фото: Danny Willems

С этого спектакля многие фанаты Наджа (а у хореографа, часто гастролирующего в России и дважды получавшего «Золотую маску» за лучший иностранный спектакль, показанный в стране, немало пламенных поклонников) уходили разочарованными. Надж, последние пятнадцать лет двигавшийся к минимализму, сокращавший жесты, сюжеты, эмоции, пришел к логической точке: он почти неподвижен. В течение часа он стоит в африканской маске и рисует какое-то диковинное насекомое; сопровождающая его выступление контрабасистка Жоэль Леандр издает нервные звуки на своем инструменте. От гордости творчества — к смирению; от презентации себя — к закрытой маске. Надж — уставшая мировая знаменитость — разговаривал с публикой о неизбежном пути талантливого человека; в финале стоял и терпеливо смотрел на вежливо хлопающую публику.

Следующий фестиваль в 2018 году должен быть двадцатым — и организаторы обещают всяческие чудеса в программе к юбилею. Только, вероятно, фест слегка сдвинется, чтобы не совпасть с чемпионатом мира по футболу — когда играет наша сборная, музы молчат.