В китайском сегменте интернета разгорелась неожиданная дискуссия: пользователи спорят о том, какого оттенка у них кожа, вернее — можно ли гордиться принадлежностью к «желтой расе». Поводом послужили заявления нескольких спортсменов, сказавших, что они гордятся тем, что «желтые». Однако ученые утверждают, что о желтом цвете кожных покровов монголоидов впервые заговорили на Западе, поэтому, мол, использование этой терминологии равнозначно принятию чуждых расистских взглядов.
Чтобы подчеркнуть величие своей нации или древние корни китайской цивилизации, образованный китаец обратится к мифам и историческим хроникам. Оттуда происходят такие самоназвания как «потомки дракона», «наследники императоров Яня и Хуана» либо «наследники Хуан-ди». Раньше в официальном лексиконе слово «желтый» применительно к Китаю и китайцам, как правило, отсутствовало, его можно было встретить разве что в критике недружественных внешних действий — «китайской угрозы», она же «желтая опасность». Почему о цвете кожи китайцев заговорили не только на бытовом уровне, но и в СМИ?
Глобализация, от которой реформирующийся Китай, открытый внешнему миру, уклониться никак не мог, вызвала к жизни разнонаправленные процессы. Кто-то косметически отбеливает кожу, меняет разрез глаз (блефаропластика — самая популярная пластическая операция в КНР), осветляет волосы, стремясь приблизиться к некоему «интернациональному стандарту красоты». Кто-то, наоборот, стремится подчеркнуть — одеждой или макияжем — принадлежность к азиатской цивилизации, тем самым показывая: «Мы, китайцы, ни в коем случае не поддадимся иноземному влиянию и будем черпать силу в национальной культуре». Отсюда — популярность сериалов про китайских императоров и мода на ханьфу — традиционную просторную одежду с длинными широкими рукавами и открытым воротником, запахнутым направо. Отсюда — и спортивная лихорадка, охватившая Китай, особенно после Олимпиады 2008 года. Из всех массовых увлечений спорт, пожалуй, прочнее всего построен на противостоянии «свой — чужой».
О спорт, ты — цвет!
Примечательно, что старт нынешней дискуссии дали именно спортсмены. Спорт как арена соперничества национальных амбиций, где горечь поражения или радость победы нередко приводят к взрыву националистических чувств, очень подходит для поисков идентичности. То ли спортсмены сговорились, то ли китайские журналисты нашли тему гордости за «желтую нацию» достойной внимания, но в последнее время сразу несколько атлетов сделали в своих интервью акцент на своем цвете кожи.
Например, 22-летний пловец Нин Цзэтао, завоевавший золотую медаль на 100-метровке вольным стилем в Казани, на чемпионате мира по водным видам спорта 2015 года, проходившем под эгидой Международной федерации плавания (FINA): «Я — желтый, я — китаец, и я сегодня добился этого», — гордо сказал он журналистам после победного заплыва.
Китайский спринтер Су Бинтянь, установив национальный рекорд КНР и рекорд Азии в беге на 100 метров, признался: «Раньше я нервничал, соревнуясь с ведущими иностранными спортсменами. Теперь я не буду их бояться, я сделаю так, чтобы черные атлеты боялись желтых». Заголовки, сообщающие о достижениях сильным духом «желтых людей», замелькали в официальной прессе, в том числе и на сайте агентства Синьхуа.
Не всем это понравилось. В интервью газете «Глобал таймс» известный историк, профессор Пекинского университета Ло Синь заявил, что считает недопустимым использованием журналистами и спортсменами выражений с расистским оттенком. В своем микроблоге Ло Синь перепечатал ссылку на статью «Мы — не желтые». В этой работе ученый одобрительно отзывается о монографии живущего на Тайване американского исследователя Майкла Кивака «Стать желтым: краткая история расистских взглядов» (Michael Keevak, Becoming Yellow: A Short History of Racial Thinking).
Кто изобрел желтую расу?
В своей книге Майкл Кивак на многочисленных примерах доказывает не только западное происхождение «цветных классификаций», но и их оторванность от жизни. По его убеждению, термин «желтая раса» родился не в эпоху первых контактов европейцев с азиатами, а как результат более поздних теоретических построений, в основе которых лежит именно расизм. Кивак пишет, что никто в Восточной Азии не называл себя «желтыми» до тех пор, пока западные теории не стали известны в регионе. В своих записках итальянский путешественник Марко Поло относил китайцев и жителей Японских островов к «белым».
Ло Синь считает, что труд Кивака для Китая не менее важен, чем нашумевшая работа Эдварда Саида «Ориентализм», где критически разбираются западные воззрения на Восток. По убеждению китайского историка, переосмысление понятия «желтый» важно не только с точки зрения соблюдения политической корректности, но и ради корректности интеллектуальной и культурной.
Самое неприятное, по мнению Ло Синя, что заблуждения других народов некоторые китайцы сделали частью собственного мироощущения и не замечают, что уже живут в чужой системе координат. В качестве примера Ло приводит строчку из популярной песни «На далеком Востоке есть река». Здесь вроде бы говорится о красоте родных китайских пейзажей, но точка отсчета взята западная, потому что далеким Восток может видеться только с большой дистанции. Не все, правда, разделяют такой педантизм — главное, говорят они, понимать, что стоит за тем или иным понятием. Может быть, ничего плохого и нет в гордости за страну, а эпитет «далекий» — просто красивое слово. Точно так же слово «желтый» можно отнести к проявлению национального превосходства, а можно понимать как равенство азиатских народов в мировой палитре. Поэтому рассуждения о «желтой расе» не обязательно являются одобрением расистских воззрений. В интервью «Глобал таймс» профессор Восточно-Китайского педагогического университета Хуан Цзянбо заявил, что, говоря о «людях желтого цвета кожи», китайцы просто выражают свою национальную гордость.
Российская империя, желтая угроза и партийная полемика
В нынешней интернет-дискуссии о цвете кожи Россия не упоминается, критикуют в основном западноцентризм. Между тем в Российской империи вслед за европейцами китайцев также записывали в «желтую расу». Так, в толковом словаре В.И. Даля приводится следующая классификация «человеческих племен»: «белое (Кавказ и Европа), желтое (Китай), красное (Америка), бурое (Полинезия) и черное (Африка)».
Справедливости ради стоит отметить, что помимо обилия литературы о хитрости и коварстве китайцев, желтой угрозе и так далее дореволюционный период был также знаменит концепциями, которые сейчас получили бы название «поворота в Азию». Например, близкий к последнему монарху князь Эспер Эсперович Ухтомский слыл «востокофилом». Уникальное географическое положение и историческое наследие, считал Ухтомский, давало Российской империи основание играть особую миссию в Азии и защитить азиатские страны от «разрушения на европейский меркантильный лад». «Согласиться с тривиальной точкой зрения на инородческие миры — значит подписать себе жалкий приговор как государству и как племени», — предупреждал он.
В знаменитой песне «Москва — Пекин», ставшей гимном китайско-советской дружбы в середине 50-х годов ХХ века, были слова о крепнущем единстве «народов и рас». Правда, когда отношения СССР и КНР дали трещину, расовый вопрос использовался в Китае для критики советского руководства. Традиционная для коммунистической пропаганды тема расизма на Западе оказалась востребованной в борьбе с «советским социал-империализмом».
Характерен, например, такой фрагмент из статьи в центральной китайской прессе, опубликованной в октябре 1963 года: «Руководство КПСС, исчерпав все "чудодейственные" средства борьбы против национально-освободительного движения, обратилось к самой реакционной теории империализма — расовой теории». Далее в статье советское руководство обвиняют в том, что оно «при всяком удобном случае поднимает шумиху вокруг так называемой "желтой опасности"… кричит о том, что, мол, "вновь угрожает Чингис-хан"». Попытки же расколоть национально-освободительное движение, уверяли в Пекине, являются тщетными, поскольку «просвещенные лица всех рас — белой, черной, желтой, коричневой образуют широкий единый фронт борьбы против империализма во главе с США и его лакеев».
Нынешняя постановка вопроса о «разноцветном мире», в котором желтый цвет является не самым плохим, продиктована уже не догматами классовой борьбы, а скорее обращением к идее Хантингтона о столкновении цивилизаций.
Взрыв интереса к самоназванию «хуанчжунжэнь» (человек желтой расы) можно объяснить сложными процессами в китайском массовом сознании: очевидные успехи Китая на всех поприщах подталкивают людей к тому, чтобы не только найти простое описание «китайского чуда» в духе грядущего века Китая, но и провести линию, отделяющую «сыновей и дочерей Поднебесной» от других народов. Цвет кожи в наш век, когда визуальное берет верх над содержательным, оказывается близким и понятным признаком. К тому же, не доверяя официальным идеологическим конструктам, народ настоятельно ищет основу для объединения, и национализм становится желанным путем в поисках идентичности. Критикуя увлечение идеями «желтой расы» и ее особых качеств, интеллектуалы обращают внимание не только на западноцентризм, на сдачу позиций под натиском глобализации, но и на опасность впасть в другую крайность — иллюзию национальной исключительности.