«Отпустить москвичей в регионы» Урбанист Святослав Мурунов о перенаселенности столицы и локальных сообществах

Москва перенаселена. Что делать, чтобы в столице России стало лучше жить? Помогут ли трамваи и городские огороды? Как решать главную проблему: разобщенность и неинициативность москвичей? Было ли советское общество менее атомизированным? Об этом «Лента.ру» поговорила с основателем Центра прикладной урбанистики при Московской высшей школе социальных и экономических наук Святославом Муруновым.

«Лента.ру»: Вы часто говорите, что Москва не единый город. Что же тогда она собой представляет?

Мурунов: С точки зрения социальной ткани в Москве есть несколько типов городов. Внутри Садового кольца это вообще не город, сформировать там нормальные локальные сообщества практически невозможно — их ростки очень элитарны и фрагментарны. Это уже новая городская формация, в которой существует большое количество разных потоков — информационных, культурных, социальных, образовательных, финансовых, транспортных, пешеходных. Садовое кольцо я называю «хабом», то есть неким местом, где все перемешивается и откуда все проистекает.

Что касается административных округов Москвы, то каждый из них внутри делится на районы и сам округ может быть в своем роде городом-миллионником по своей социальной структуре, причем разного типа. В Москве существуют «моногорода» — монорайоны, связанные с какой-то одной отраслью промышленности, в Москве есть исторические районы, есть новые районы. Поэтому Москва представляет собой метагород — город городов. Это делает его уникальным городом в масштабах страны.

Внутри любого города всегда должен быть заказчик — бизнес, администрация, жители, проявленные через локальные и неформальные городские сообщества. В этом плане у нас беда — даже заказчика на государство нет пока.

Москва — европейский город?

Европейскими у нас сейчас в стране все города являются, потому что каждый российский город конкурирует с иностранными, в каждом из них есть глобальные культурные коды — суши, пицца, бренды, какие-то туристические функции. Хотя, конечно, смотря что понимать под «европейским» городом. Если «европейский» — это европейская культура, то да, в Москве есть элементы европейской культуры.

И культура, и архитектура.

Тогда Москва и европейский, и советский, и архаичный, и лужковский, и собянинский город — это некое смешение всего. Ничего из этого не преобладает, да и не может потому, что здесь параллельно происходит большое количество разных процессов. Вот мы сейчас сидим, разговариваем, а в городе, скорее всего, что-то сносят и что-то строят, и количество сносимого и строящегося таково, что нажать кнопку «стоп» и оценить происходящее невозможно. Да, конечно же, в Москве есть свои архитектурные памятники, свои доминанты, свои кварталы и улицы, попытавшиеся сохранить единый стиль (и они, в том числе, определяют уникальность столицы), но сказать, что все они относятся к европейскому стилю, невозможно.

А с точки зрения транспортной системы? Например, американские города строились изначально с широкими улицами, пригодными для передвижения больших потоков автотранспорта, тогда как в Европе преобладают узкие улочки.

С этой точки зрения центр Москвы был однозначно европейским городом с неширокими улицами, но в рыночные годы он стал американским — «все автомобилистам». Это связано с культурой, ведь единственным значимым фактором, который отличал постсоветского человека от советского, был автомобиль. Автомобиль стал неким символом того, что у человека в жизни происходило что-то новое, что он развивается. Из-за этого тяга к автомобилю была такова, что в последние 20 лет наши города строились исключительно по автомобильной направленности.

В результате Москва стала «автомобильным лежбищем» — пришлось ставить столбики, вводить платную парковку. Помогают ли эти меры решать проблему с парковкой в городе?

Платная парковка как технология, конечно же, работает, эвакуаторы работают — это работающие механизмы, подсмотренные в разных европейских и американских городах. Но мы должны задуматься, для кого все это делается, что мы в итоге хотим получить. Мы можем столбиками и заборчиками всю Москву обнести, вымуштровать людей так, что они не будут парковаться [в неположенных местах], но будет ли это с их точки зрения комфортно, будет ли это давать им какие-либо позитивные эмоции? Два года автомобильных реформ в центре столицы показывают, что пробки никуда не делись. Но, насколько я знаю, без вышеперечисленных мер был бы вообще хаос. Это хоть какое-то регулирование процессов.

Сейчас Москва развивается очень несистемно, есть перевес в сторону большого инфраструктурного строительства дорог, развязок, магистралей, колец и так далее. До сих пор нет технологии правильных перехватывающих парковок, все внутридворовое пространство новостроек все равно заставлено машинами.

Скорее всего, решение [этих проблем] лежит не в тактических технологиях. Явно, в Москве больше людей, чем она может себе позволить, явно ее не нужно так быстро застраивать, потому, что она вытягивает людей из других регионов, превращаясь в общежитие временщиков, оставшихся тут навсегда.

Вероятно, нужно затормозить темпы строительства или поменять его специализацию, сегментацию. Строить, например, больше разнообразного жилья и переосмыслять промзоны. Этим занимается девелопмент, который лоббирует [свои интересы] с помощью депутатов и влияния на департамент строительства Москвы, потому здесь ожидать изменений в ближайшее время я бы не стал.

Москва — некомфортный город, где люди больше всего [в России] тратят время на перемещение. Мы замеряли, что нужно человеку, чтобы он был социально активен, и тут свободное время является важным параметром, очень сильно на это влияющим. Так вот, в Москве у человека свободного времени практически нет. В течение дня он тратит минимум два часа на дорогу, забирая его у собственного здоровья, семьи, от личных дел.

Почему в воскресенье Москва пустая? Потому что люди отсыпаются, даже когда не едут за город. Они просто компенсируют себе временные затраты на перемещения в выходные дни. В это время Москва с точки зрения автомобилиста — комфортный город, где можно свободно припарковаться. Сделать так, чтобы он был таким и в рабочие дни без изменения структуры самого города, его назначения, практически невозможно.

Не стоит ли сокращать Москву, вместо того, чтобы ее расширять?

Я бы говорил не о сокращении, а о гармоничном подходе к развитию существующих территорий — все равно есть пустыри, заброшенные промзоны, неэффективно используемые пространства, заброшенные торговые центры на Садовом кольце, объявления об аренде в центре города. Например, как только вы начинаете убирать с Садового кольца пешеходную составляющую, начинает умирать бизнес, поскольку есть бизнес, держащийся исключительно на пешеходном трафике. А если сократился бизнес, то непонятно, зачем туда ездить и там парковаться.

Москву просто нужно переосмыслить. Возможно, сделать не одну большую Москву, а Москву, которая бы отвечала за агломерацию, за Подмосковье, была бы связана с подмосковными городами не с точки зрения «давайте их поглотим», а с точки зрения «давайте с ними обмениваться». Давайте выносить туда какие-то функции — университеты, управление. Любой центр, если он хочет жить долго и счастливо, должен нести ответственность за свои пригороды.

Сейчас в пригородах происходят далеко не всегда позитивные процессы. Там существует маятниковая миграция — с утра на работу, вечером — обратно. Если там хотя бы создать занятость, рабочие места, возможно с утра в Москву ехало бы меньшее количество людей. Какие еще функции сделать? Нужно выбирать, нужно копаться у каждого малого города в его истории. Внутри них таких компетенций не осталось, и они все равно очень зависят от Москвы. Это вопрос пересборки стратегии развития столицы.

Так как же сокращать численность населения города?

Однозначно не насильно. Два года назад у нас была немного утопическая стратегия: отпустить людей в регионы. Нужно, чтобы Москва выступила инвестором российских регионов, создала свою часть в каждом из городов-миллионников. Не девелопером, который строит жилые комплексы, а создала бы университет, творческий кластер, хороший парк, хорошую пешеходную улицу и сделала бы так, чтобы часть Москвы, часть столицы, проявилась бы в региональном городе, причем с учетом особенностей и потребностей этого региона. Это нужно чтобы удержать там молодых, показав им, что они и здесь могут развиваться, а в Москву ездить только за вдохновением.

В Москве, как и в стране в целом, существует вертикаль власти, верхней точкой которой является мэр, указания которого, в меру своего понимания, так или иначе трактуют нижестоящие чины. Как провести «федерализацию» столицы, что нужно сделать, чтобы округа, районы осознали свои нужды и проблемы и начали их решать сами, а не ждать, пока им дадут команду сверху?

Прежде всего, это переход на некую горизонтальную систему управления, что для нашей власти очень сложно в ментальном плане — оказывается, может быть какая-то горизонтальная структура. Понятно, что нужно делиться полномочиями. Запрос на это, конечно же, должен идти снизу, причем не от префектур, которые подчиняются мэру, а от субъектов на территории района. Это может быть средний и малый бизнес, это могут быть городские сообщества этого района. Запрос не должен артикулироваться как «давайте отделяться», а «давайте договариваться, как нам дальше развиваться».

Сейчас мнение жителей не учитывается в развитии Москвы. То есть, конечно, делается вид, что учитывается через сайты обратной связи, но мы не видим, какие в реальности запросы на них попадают — все они проходят редактуру перед появлением в онлайне. Нарушена обратная связь — депутаты сейчас не живут в тех районах, интересы которых они представляют. В Москве с этим еще ничего, а по стране депутаты вообще живут за городом.

Но даже отдельные депутаты не имеют механизмов получения обратной связи от жителей, потому, что жители сами разобщены. Депутат попадает на старшего по подъезду, знает пенсионеров, но не знает подростков, не знает активно работающих, не знает бизнесменов, поскольку нет у него возможности со всеми ними встречаться, находить их и вытаскивать из них информацию. Здесь вопрос стоит о том, сможет ли в этих районах собраться хоть какое-то сообщество.

Где сложнее собирать локальные сообщества — в Москве или в регионах?

Смотря где конкретно в регионе. Если это новостройки, то там выстроить локальные сообщества безумно сложно. Во-первых, нет пространства для их формирования, во-вторых, количество людей превышает возможность одного человека познакомиться с кем-то. Там нужно идти по китайской модели: этаж — центр организации досуга, образно говоря.

Что касается Москвы, то тут очень сжатый эмоциональный диапазон — очень много людей, очень много раздражителей (реклама, автомобильные, средовые факторы) — заставляет москвичей носить толстую социальную кожу. Для того чтобы познакомиться с человеком на улице, нужно иметь личный социальный заказ. Мы общаемся в своих кругах, у нас есть любимые кафе, социальные сети, и нам этого достаточно, чтобы эмоционально чувствовать себя людьми.

В регионах проще устроить социализацию, но, опять же, возникает вопрос о том, что для этого нет импульса. Кто-то должен сказать: «нам, ребята, пора во дворах дружить». Кто это должен сказать? В принципе, администрация: «слушайте, нам сложно, мы хотим что-то проектировать, но если вы не соберете локальное сообщество, нам будет сложно с вами договариваться». Но администрация боится. Хоть как-то сдвинуть ситуацию с мертвой точки могут сейчас только неформальные городские сообщества, те, кто уже самоорганизовался, кто испытывает потребность в рефлексии. Мы можем считать их маргиналами, хипстерами, это могут быть старые советские сообщества.

Многие неформальные сообщества собираются вокруг эскапистских, а не практических идей.

Социально ориентированные — экологи, защитники животных, защитники памятников, организаторы различных событий — наоборот, пытаются что-то делать и для других людей и включаться в контекст города.

Их много?

Если взять картинку по городам-миллионникам, то 50 на 50. Половина готова работать с внешним миром, половина — внутри себя. С другой стороны, у них все равно сейчас тоже кризис, потому что за период своего существования (2-3-5 лет) у них сформировался запрос на будущее: куда нам дальше развиваться? Общество, массовая культура им ответа не дают.

Что может вдохновить на сбор, например, локального сообщества микрорайона?

Скажем, правильный подход к проектированию парка этого микрорайона, когда людям говорят: «давайте соберемся, сделаем субботник, давайте пообщаемся с архитекторами о том, что в этом парке должно быть, давайте пообщаемся с бизнесом о том, что нам там нужно для устойчивого развития, какой музей там открыть или как парк назвать». То есть все, что связано с идентичностью, со средой, может стать неким объединяющим фактором, поскольку все это касается людей. Дети, история, образование комфортной среды — это касается каждого. При правильных коммуникациях людей можно вовлечь [в этот процесс].

С другой стороны, у нас проблема в подходе. Мы всегда хотим развлекать людей (по крайней мере, направлять их), а не давать им самоорганизовываться и самовыражаться. Нужно не развлекать, нужно вовлекать и отдавать им полномочия, чтобы они сами разбирались. Если микрорайону выделить на территорию 10 миллионов рублей и сказать, мол, вот, у вас есть 10 миллионов рублей, но вы их можете потратить не на себя лично, а на проектирование парка. Сразу начнется разговор: кто, как, кого нанимать, а может быть мы сами. Это один из инструментов вовлечения и самоорганизации людей — давать им возможность самостоятельно что-то делать.

В Москве уже кто-нибудь пытался так сделать?

В Москве — нет. Если тут даются гранты, вы получаете список требований, отчетность и так далее, вас держат на поводке все время. У нас государство до сих пор так по-патерналистски относится ко всему, что прецедентов, когда оно бы делилось своими функциями, создавало условия для самостоятельного развития, не существует. Это ключевая проблема, потому, что устойчивая система, как и в природе, — система многообразная. У нее есть общие платформа, ценности, связи между субъектами и какие-то еще вектора развития.

Но как же тогда сформировать ту критическую массу локальных сообществ, когда они уже смогут самовоспроизводиться? Как наладить доверие между людьми? Например, многие говорят про каршеринг как перспективную технологию, когда несколько людей могут использовать один автомобиль.

Все новые городские технологии, запускающиеся в мире, основаны на каких-то социальных и культурных предпосылках. Сформировать же критическую массу локальных сообществ можно постоянно организовывая микрособытия. Их инициатором могут быть городские сообщества, в тему которых будет вбрасываться задача формирования локальных сообществ вместе с бизнесом, адекватной администрацией.

Как только возникает локальное сообщество, оно начинает всех питать. Городские сообщества начинают обмениваться новыми людьми, бизнес начинает получать обратную связь — какой магазин открывать, как развивать этот район. Это начинает питать администрацию — «о, ребята, мы знаем, что вам нужно». Но власть боится потерять контроль, бизнес не хочет стратегически думать, ему нужны быстрые деньги, поэтому остаются только городские сообщества.

Мне кажется, что, помимо дореволюционной Москвы, есть Москва сельская и городская — в зависимости от того, чем она прирастала, селами или окрестными городами, и эти границы видны до сих пор. Нужен ли к ним разный подход, и если да, то какой?

В этом плане в Москве, конечно, хочется сохранить многообразие. Нет смысла делать все в одном стиле, ведь в многообразии тоже есть свои плюсы. С другой стороны, для кого мы делаем многообразие? Для архитекторов, которые хотят попасть в вечность? Для власти, которая хочет освоить бюджет? Или для жителей, которые там живут?

Зонирование столицы по разным типам пространства, высотности, уклада районов очень важно. Сейчас это нарушено — вы можете ехать в условно сельской Москве и видеть небоскреб или новостройку, которые будут разрывать шаблон, или ехать в старом городском районе и видеть современный торговый центр или проплешину от промзоны. Разорванность, фрагментарность Москвы из-за большого наслоения разных субъектов, из-за законотворческих и других экспериментов (что-то принадлежит министерству обороны, где-то закрытое предприятие) не дают сохранить уникальность каждой территории.

Эта уникальность проявляется либо в виде защиты — жители начинают объединяться против застройки чего-либо. Тропарево-Никулино — классический пример, когда администрация решила сделать пристройку к школе на поляне магазина польской моды, которая являлась площадкой сбора для всех местных жителей. Такие конфликты начинают формировать сообщества, но с ними не умеет работать администрация. Она начинает всячески избегать любого конструктивного диалога, манипулировать этим процессом. Хотя горожане просто хотели сохранить свой уклад жизни, свое пространство, к которому они уже привыкли. Но всем все равно — нам нужна еще одна школа.

Можно ли сделать центр Москвы пешеходным? Стоит ли это делать?

Можно или нельзя — это вопрос наличия воли и ресурсов. Но точно можно сделать пешеходный каркас в Москве, чтобы он связывал не только центр, но еще и периферию. Руководство города сейчас больше понимает и думает только о центре, а то, что происходит на периферии, для него фрагментарно. Ну, сделаем там парк — а как этот парк будет связан с другими парками, а зачем? Или сделаем там парк, а в нем разместим только примитивные функции: спорт, рекреация, дети. А что-то еще? А зимой чем там заниматься?

Все эти вопросы поднимаются, но должно сложиться понимание о том, что Москва должна менять свою парадигму и переходить к человекоориентированному пространству. Это общественный транспорт и пешеходы, это озеленение.

В Москве огромное количество заборов. Если вы хотите сохранить заборы, сохраняйте, но делайте их не железными, а формируйте их из растений.

Но люди хотят, чтобы забор был основательным — иначе какой это забор?

Тогда какой это город? Забор — это коттеджный поселок, каждый за своим заборчиком. Коттеджное мышление подразумевает отсутствие какого-либо понимания социализации. У нас свой мир, свой камин, свой телевизор, своя газета и свой молочник.

В Москве избыточное количество ограждений. Если в столице уменьшить количество заборов, видеокамер и охранников, 500 тысяч человек можно отправить в регионы спокойно, чтобы они занимались сельским хозяйством, образованием, городской средой, строили дороги, вместо того чтобы сидеть в столице около видеокамер. Эти люди же ездят на работу, с работы, создавая дополнительную нагрузку [на транспортную систему]. Москва мыслит категориями «дорога», «магистраль», «район», «микрорайон», вместо того чтобы начать думать на уровне человека. В большом городе это очень сложно в ментальном плане.

В прошлом году мы делали исследование, опрашивали женщин с детьми. Мы задавали два вопроса: «опишите свой будний день» и «опишите свой выходной день» и скажите, что вас раздражает, а что радует. Все проблемы Москвы сразу вскрылись. Прежде всего, это отсутствие связности, отсутствие человекоориентированной среды. Отсутствие лифтов для колясок, пандусы — лишь имитация, на детских площадках курят, выходишь из дома — упираешься в машину. На детской площадке конфликты из-за того, что все приспособлено для маленьких детей, нет ничего для подростков. Много моментов. У нас была цифра: 83 процентов опрошенных в городе все раздражает, только 17 процентов, которые живут в определенных зеленых местах, близко к парку, чему-то рады.

Конечно, мамы с детьми — самая категорическая аудитория, но самая благодатная потому, что мама думает о будущем, часто гуляет, ходит пешком. Мы хотим делать это исследование каждый год, чтобы посмотреть на динамику — увеличивается количество раздражителей или уменьшается. Причем по конкретным местам, ведь в Москве сейчас есть благоустроенные места, и мы хотим посмотреть, заметно ли это благоустройство для рядовых жителей города или нет.

У меня рядом с домом недавно облагораживали парк: поставили лавочки, сделали мощеные дорожки, беседки, площадки. Но по выходным там находиться невозможно — огромное количество пьяных людей, запах сгоревшего шашлыка, плачущие дети, за которыми никто не следит, кругом валяется мусор. Люди не стали относиться лучше к благоустроенной территории.

Когда это пространство проектировали, этих людей не вовлекли. «Ребята, а теперь мы вас будем развлекать, мы построим вам новый парк». А нужно было пройтись по дворам, всех собрать, и не один раз, поговорить о том, чего не хватает, кто будет за это отвечать, создать другую структуру управления. Если вы ставите лавочки, но не вовлекаете мужиков в их покраску, будьте готовы, что они будут залезать на них с ногами. Если вы нанимаете ландшафтных дизайнеров и сажаете цветы их силами, а не силами местных бабушек, то будьте готовы, что это все разворуют или растопчут.

Это же культурный процесс, и тут, во-первых, быстрых изменений не может быть — нужно готовиться играть вдолгую, а во-вторых, не вовлекая людей, если у вас есть ресурсы, то вы будете каждый год все менять, убирать мусор за людьми и так далее. А если у вас нет денег, то парк умрет.

В этом плане подход Москвы к общественному пространству неправильный. Знаковые московские проекты, возможно, красивы с точки зрения архитектуры, а с точки зрения социального проектирования — никакие. Ни один из столичных парков не берет на себя функцию воспитания, социализации жителей.

Например, мы недавно делали анализ вокруг Сада Баумана. Прежде всего я сказал организаторам субботника, что его нет смысла проводить, когда в самом саду все очень чисто, для галочки. Есть смысл сделать какой-то ландшафтный праздник, ярмарку, обменяться цветами, тем более что прилегающие дворы очень резко отличаются от Сада Баумана. В саду зеленый газон, цветы, есть даже стойки с пакетиками для собачьих экскрементов, чтобы собаководы убирали за своими питомцами.

Если же зайти в соседний двор, то там все загажено собаками. Я говорил администрации, что было бы хорошо, если бы сад транслировал эту культуру в соседние дворы. Собрали бы собачников, сказали, вот, мол, столько-то стоит эта установка, давайте договоримся и поставим ее. Здесь такое гетто получается: за забором есть парк Горького, Сад Баумана, «Сокольники» и какие-то другие парки, а в соседних дворах абсолютно выжженная земля, потому что неместные дворники убирают траву, поскольку им за это платят, люди паркуются где попало.

Рядом с Садом Баумана очень ярко показан конфликт заборов, транзитный мусор и отсутствие локальных сообществ. Мы только в одном дворе нашли локальное сообщество — велосипеды, припаркованные во дворе, голубятня, благоустроенная территория. Женщина с третьего этажа в одиночку затеяла все это, ей было небезразлично, вокруг нее кто-то собрался, начали что-то делать.

Это все зависит от людей, а у нас таких людей государство не умеет поддерживать. В этом нужно разбираться, понимать, что человеку нужно привезти машину земли или просто дать денег, не заставляя его писать кучу бумажек. Европейская грантовая поддержка строится на том, что есть НКО (сертифицированные общественные организации), и они уже с минимальными барьерами работают с жителями. У нас государство говорит: «нет, и само я не буду давать людям денег, это сразу приведет к коррупции, и НКО, которым я дам деньги на гранты, превращаются в такое же государство; оформляйте заявку, учитесь, как ее оформлять». На получение 8 тысяч рублей в регионах приходится тратить два месяца, а потом еще два года отчитываться, куда они потрачены.

У нас НКО — это такое КСП, как я их называю, «купирование социальных проблем». Они не влияют на общую картину, они занимаются какой-то своей узкой темой. А общественные организации, неформальные городские сообщества неинституциализированы, они вообще не хотят связываться с государством. В Москве 30 процентов творческих сообществ не хотят иметь никаких контактов — обожглись, не хотят, чтобы их знали, занимаются какой-то своей деятельностью, закрыты для диалога вообще. Это показывает и ситуацию в столице с точки зрения протестов.

Как убедить людей искать диалог с государством снизу?

Во-первых, если со стороны администрации сейчас делать какие-то шаги, то нужно вернуться во дворы, нужно начать жить там, где живут твои избиратели. У нас сейчас непонятно, где живут мэры, префекты и депутаты. Во-вторых, нужно максимальное количество социокультурных пространств сделать максимально открытыми (библиотеки, дома культуры, музеи, парки, школы). У нас в государстве пропала социальная компетенция, все от нее отказались, а без нее мы так и будем дальше атомизироваться, сегментироваться и индивидуализироваться. Сложные процессы выбора стратегии развития — это всегда результат некоего договора, а у нас не с кем и некому договариваться. Кто-то (а лучше все) должны вернуть себе социальные функции.

В Европе сейчас очень популярны городские огороды, да и в советское время многие высаживали какие-либо овощи и плодовые деревья и кустарники прямо во дворе многоквартирного дома. Нельзя ли эту практику сделать якорем для новых локальных сообществ?

Можно, и это одна из хороших практик хоть какого-то совместного дворового благоустройства. Сразу возникают такие варианты, как клумбы, маленький скверик, маленький огородик. Проблема в том, что эту тему нужно копать глубже. Климатические условия наших городов таковы, что фактически полгода у нас продолжается зима. Возможно, стоит создавать не только уличные огороды, но и внутренние — оранжереи в подвальных пространствах, эксплуатировать крыши.

Раздельный сбор мусора, природа во дворе, растения внутри домов на площадках, на крыше, озеленение скверов и парков являются сейчас одними из ключевых задач. Вот в это нужно вовлекать людей, потому что когда вы сажаете за них, когда вы не даете возможность людям поучаствовать в этом, вы не даете им делать это пространство своим, они не любят отвечать за дерево, которое они не посадили. А как заставить их выйти и посадить дерево — вот тут нужно подумать. Не хочется заставлять, хочется вовлекать, а у нас государство умеет только приказывать как школьникам: выходим и сажаем деревья. Школьники посадили и забыли, что они посадили. Надо делать, скажем, как ребята из Нижнего Новгорода, устроившие в парке обмен комнатными растениями. Вокруг этого начинает формироваться культура.

Нужны пространства, на которых мы бы демонстрировали друг другу новые сценарии. Если в Москве будет место, где люди будут улыбаться, обмениваться книгами, пропустить через него трафик в том числе мигрантов, гостей города, то оно послужит примером того, как нужно вести себя в этом городе. Сейчас, когда ты приезжаешь в Москву, то попадаешь на вокзал, вонючий, страшный, и активируешь все свои защитные функции. Тебе не до улыбок, не до знакомств.

Идея обмена очень важна. Правильный обмен дарит новые эмоции. Что такое обмен? Нужно подойти, улыбнуться, поздороваться, самому что-то отдать. Сейчас в городах субъекты пытаются только манипулировать друг другом. Обмен важнее манипуляции, это несколько другой социальный уровень.