Подавляющее большинство россиян (82 процента) уверены в том, что государство должно контролировать содержание художественных произведений и цензурировать их на предмет разврата, насилия и иных проявлений безнравственности. Таковы результаты опроса, проведенного фондом «Общественное мнение» в 43 регионах России. Откуда в российском обществе такая потребность в госрегулировании? В чем причина тоски по цензуре? На эти и другие вопросы «Ленте.ру» ответил социальный психолог и специалист в области социальной напряженности, ведущий эксперт Центра политических технологий Алексей Рощин.
Алексей Рощин
Фото: страница Алексея Рощина в Facebook
«Лента.ру»: Откуда у граждан такая потребность в государственном контроле и цензуре?
Рощин: В последнее время я не очень доверяю социологическим опросам. Однако если допустить, что данные ФОМ объективны, то они могут свидетельствовать о явлении, которое я наблюдаю и изучаю уже несколько лет. Речь идет о скрытой, но тяжелой невротизации постсоветского обывателя.
Невротизация в эпоху стабильности?
Да. С одной стороны, мы говорим о 15 годах путинской стабильности. Жить стало лучше, люди больше зарабатывают, чаще ездят за границу, пусть и не все. Но основная характеристика постсоветского общества все та же. Это беззащитность обывателя. Как и при социализме, так и сейчас власть выстраивается сверху вниз, а не наоборот, как это принято в демократических странах Запада. По сути, гражданин никак не может на эту власть повлиять, а она может сделать с ним все что угодно: выбросить из квартиры, отнять бизнес, посадить. Даже суд — последняя инстанция — в подавляющем большинстве случаев встает на сторону государства или чиновников, которые его представляют. Человек понимает, что он может жить спокойно ровно до тех пор, пока этот государственный Левиафан не положил на него глаз. Период стабильности только усугубил ситуацию. У людей уже есть что терять, а степень защищенности — на том же низком уровне.
Но как это влияет на позитивное отношение граждан к тотальному контролю со стороны государства?
В психологии это называется «избыточная защита». Свой страх надо увеличить до такой степени, чтобы уже поклоняться ему. В нашем случае есть потребность сделать всевластие государства абсолютным. То есть государство должно быть настолько сильным, чтобы могло всех прочих сильных раздавить. Тогда я, слабый, почувствую себя в большей безопасности. Я не слабее других, я — такой же слабый, как все.
Фото: Сергей Бобылев / «Коммерсантъ»
Это же иллюзия?
Но и в некотором смысле защитная функция нашей психики. Надо убрать все раздражители. Избавиться от людей, более свободных, чем я, потому что в таком обществе чужая свобода воспринимается как угроза.
Значит, деятели культуры представляют наибольшую угрозу для общества.
Да, это потенциальная угроза. Любое свободное поведение, а деятелям культуры и искусства оно свойственно, воспринимается как проявление силы. Это же давно известно, что свободнее других себя ведет тот, кто сильнее других. Свобода — это признак силы. А поскольку люди в большинстве считают себя слабыми и беззащитными, то любые сильные для них угроза.
И тут на помощь приходит государство.
По крайней мере, такая установка активно продвигается. Возьмите на выбор несколько романов или телефильмов, пользующихся популярностью. Самым востребованным сюжетом, я бы даже сказал архетипическим, будет тот, где главного героя притесняет богатый негодяй, буржуй, который с позиции сильного пытается отнять у простого человека бизнес, жену, дом и так далее. И только обращение к государству в лице неподкупного милиционера позволяет приструнить зарвавшегося богатея и избавиться от этой угрозы. Но, по сути, это демонстрация способности и готовности государства срезать любого сильного и свободного.
Митинг «За свободу творчества» в Новосибирске
Фото: Александр Кряжев / РИА Новости
Другими словами, голосуя за тотальный контроль государства, люди осознанно выбирают несвободу?
Общую, равную для всех несвободу. Идеальная ситуация для них — хождение строем. Даже запуганный человек в едином строю ощущает себя более сильным и защищенным. Нас много, мы идем в ногу, и мы все одинаковые. В основе этого, я повторюсь, лежит невроз беззащитности, но во власти эти настроения уже уловили, поняли, что они выгодны, и охотно играют на них. Чем незащищеннее ощущают себя граждане, тем безопаснее чувствуют себя те, кто наверху.
Что если заиграются?
Такой риск существует. Если невротиков не сдерживать, они, что называется, съезжают с катушек. Сначала невроз безобиден, но со временем углубляется и принимает все более и более уродливые формы. Одна из таких форм — стремление все контролировать и всех равнять. Нечего плясать где не положено, двигать попами где не следует, рисовать что ни попадя.
Но откуда берутся образцы как положено и как следует? Государство их пока не определяет.
Еще Фрейд отметил, что любой невроз — это регрессия, уход в детство. В поисках какой-то основы человек забирается туда, где он чувствовал себя более комфортно. Например, в детстве под защитой родителей. Вот и всплывают образцы детства. Что было в моем детстве, то и правильно. А чего не было, то неправильно, оно опасно. Никто не плясал тверк, никто не обнажался на оперной сцене, и книжек таких тоже не писали. При тех моральных нормах и правилах было хорошо, значит, и теперь надо ориентироваться на них, и будет хорошо.
Но было же время, когда мы смеялись над этим ханжеством — «в России секса нет!»...
Да. Был небольшой промежуток времени в начале 1990-х, когда никто ничего не боялся. А все потому, что люди ощущали себя сильными. Мы сбросили душившее нас коммунистическое государство, мы сами себе хозяева и сами устраиваем свою судьбу. Тогда эти ограничения не могли найти никакой опоры. В них не было необходимости.
И все же почему сегодня граждане так активно призывают контролировать именно культуру и искусство? Эти сферы важнее, чем медицина и образование?
Вовсе нет. К медицине и образованию мы обращаемся куда чаще, чем к искусству. Дело в том, что все прочие сферы уже давно и крепко зарегулированы и регламентированы. Какую ни возьми. Есть даже такая шутка: школа — это такое заведение, где дети мешают учителям работать с документами. Искусство оставалось последней сферой деятельности, где сохранялась настоящая свобода. Свобода творчества.
Митинг против западной антикультуры на площади Ленина в Новосибирке
Фото: Александр Кряжев / РИА Новости
Наибольшие нападки вызывают проявления сексуального в искусстве. Это говорит о ханжестве нашего общества?
Это само собой. Наше общество по-прежнему ханжеское. К тому же секс — это один из символов наивысшей свободы. А коли свобода воспринимается как угроза, то секс — квинтэссенция этой угрозы. К тому же для человека зажатого, боящегося и неуверенного секс — уже не свобода, а реализация власти. Он либо осуществляет власть, либо подчиняется ей. Поэтому свободное проявление чужой сексуальности он воспринимает как попытку сексуального доминирования. Когда такой человек сталкивается с сексуальным в искусстве, тут и начинаются все эти запреты. Сперва борьба с порнографией и гомосексуализмом, а потом и детям это знать ни к чему, да и взрослым смотреть необязательно.
Акция протеста против выставки «Icons», на которой Марат Гельман представил произведения современных художников
Фото: Иван Журавлев / ТАСС
Порнографию и гомосексуализм у нас вроде победили. Теперь все защищают чувства верующих.
С религиозной сферой все проще. Чем общество свободнее, тем меньше в нем потребность в религии. А если все должны кому-то подчиняться, то религия становится удобным компромиссным вариантом.
Предположим, что государство полностью возьмет контроль над всеми сферами жизни. Люди будут счастливы?
Нет, но возникнет некоторая определенность. Она, правда, может сыграть против действующей власти. Государство в лице этой власти забирает все контрольные и регулирующие функции, не давая человеку ни защиты, ни свободы выбора. В подобной ситуации становится непонятным, почему люди должны терпеть такую власть. Иные основания вроде монархии или богоизбранности за столь короткий срок прорасти не успеют. В какой-то момент такая власть теряет опору и падает от малейшего толчка. Мы наблюдали примерно такую картину во время «арабской весны».
И у нас такое возможно?
Все возможно. Некоторые наши диссиденты уже потирают руки «поскорей бы все это рухнуло». Но особо радоваться тут нечему. Не получится, как в начале 1990-х, когда люди чувствовали себя свободно и уверенно. Все упадет на общество, которое несвободно, которое потеряло самоуважение. А люди несвободные начинают творить черт знает что. Начнется атомизация общества. Потом обвалятся верхние скрепы и получится, что все против всех.