Мы публикуем вторую часть записок русского полкового врача Константина Васильевича Криворотова, участника Русско-японской и Первой мировой войн. Автобиографию своего прадеда специально для проекта «Первая мировая» прислала нам из Швейцарии Александра Зеленская (Alexandra Sirzen Zelenskaya, Ph.D). В первой части воспоминаний речь шла о жизни в России на рубеже веков и героической обороне Порт-Артура. На очереди рассказ о Первой мировой войне, немецком плене, гражданской войне и послевоенных годах.
Август 1914-го. Армия Самсонова. Плен
За полгода до начала первой русско-германской войны я был откомандирован от военного сухарного завода назад в свой полк и в первые же дни мобилизации в должности старшего врача был направлен с полком на Западный фронт.
На фронте пробыл всего недели три и 16 августа 1914 года в бою под Грислиненом у Мазурских озер был взят в плен вместе со всей Самсоновской армией. Пробыл в плену четыре года и два с половиной месяца, работая все это время в крайне тяжелых условиях за колючей проволокой в разных (8 штук) лагерях, амбулаториях и лазаретах наших русских военно-пленных.
Здесь мы, пленные, особенно страдали от двух вещей — голода и сыпного тифа. В лагере «Котбус» содержалось около 10 тысяч человек, попавших в плен главным образом в августе 1914 года с Самсоновской армией. А первый раз они попали в баню (когда она была устроена) в январе (!!). В результате на людях была такая масса вшей, что если лежит снятый с такого человека мундир, то кажется, он как живой шевелится.
Из бывших в лагере десяти тысяч сыпным тифом переболело шесть с половиной тысяч человек!!! В разгар эпидемии из амбулатории, случалось, отправляли в лазарет (такой же двухъярусный барак, где на нарах и под нарами лежали вплотную три соломенных грязных матраса, подушка и одеяло) до 150 больных в день!!! В лагере нас, врачей, работало 45 человек. Из нас сами заболели сыпным тифом 25 человек, пятерых мы схоронили...
Германская открытка 1914 года. Русские солдаты, попавшие в плен при разгроме армии Самсонова
Из собрания П.Каменченко
Постепенно пищевое довольствие начало падать в лагере все ниже и ниже. Особенно для русского человека был чувствительным недостаток хлеба, которого к концу войны выдавалось только по 250 граммов на день. Там я впервые увидал как пухнут с голоду. Сам я, не болевший в плену, по возвращении домой, оказалось, потерял полтора пуда весу (24 кг). Вся оставшаяся дома моя одежда висела на мне, как на вешалке, и многое пришлось перешивать.
Помимо чисто медицинской работы (лечебной) я выполнял функции лагерного врача хозяйственно-административного порядка с уклоном в санитарию. На этой почве обычно отвоевывал у немцев что можно для пленных, за что всегда пользовался расположением последних. О чем они и написали в благодарственном письме от 17 января 1917 года в лагере Черск за 111-ю подписями. Если не обращать внимание на некоторые выражения и стиль тогдашнего времени, письмо по выраженным в нем чувствам и по оценке моей деятельности — для меня очень ценно.
Октябрь 1918-го. Возвращение из плена
К концу 1917 года война России с Германией прекратилась, в России произошла революция, а мы все еще продолжали сидеть в плену и только 8 октября 1918 года, на самый праздник Октября, были на санитарном поезде привезены в Петроград, украшенный плакатами «Добро пожаловать в свободную Россию!». Пару дней мы прожили здесь, потом дня на два перевезены были в Москву в какой-то госпиталь или эвакопункт, где, к слову сказать, набрались вшей немногим меньше, чем в Котбусе.
Отсюда я был направлен в свой город Елец, на Елецкий эвакопункт, на должность «врача для поручений» уже в Красной армии. Вернулся я из плена вместе с братом Николаем, который тоже был в плену на Австрийском фронте и с которым мы съехались в Германии в последнем отправном лагере.
По прибытии в Елец ввиду крайнего упадка сил и плохого питания (потерял полтора пуда весу) мне был дан двухмесячный отпуск. Однако через месяц-полтора я с отделением эвакопункта был командирован на Южный фронт сначала в город Валуйск, а оттуда вскоре же в город Купянск. Здесь работал как начальник эвакопункта, как врач бывшего при нем стационара и как руководитель эвакуации раненых и больных, главным образом завшивленных, сыпнотифозных. Сам заразился и заболел сыпным тифом.
1916 год. Заключенные немецкого лагеря Бранденбург. В правом верхнем углу группа военнопленных еврейской национальности. Внизу лагерная синагога
Немецкая открытка. Из собрания П.Каменченко
У белых
Ввиду моего тяжелого состояния из Ельца была вызвана ко мне жена, которая, оставив четверых детей в Ельце у бабушки, приехала в Купянск. В начале лета линия фронта приблизилась к самому Купянску, и накануне взятия его белыми я был забран из больницы и погружен в самый последний эшелон (вагоны-теплушки), отходивший когда под городом шла уже пулеметная стрельба.
Утром, когда наш хвостовой эшелон, успевший отъехать только верст семь, вместе с многими другими был обстрелян из взятого за ночь Купянска, окружен и взят в плен вместе с находившейся в одной теплушке со мной моей женой.
Через короткое время, по восстановлении железнодорожного движения после боев, я был отправлен без всякого конвоя, а также с врученным мне запечатанным пакетом вместе с женой в Ростов-на-Дону, в тамошнее военно-санитарное управление. По прибытии туда был освидетельствован врачебной комиссией и признан негодным ни к какой работе на шесть недель после перенесенного тифа, по истечении которых должен был явиться на комиссию вторично.
Совершенно неожиданно в управление зашел врач, с которым четыре года тому назад мы были вместе в плену в Германии, теперь же он работал старшим врачом санитарного поезда в белой армии. Узнав о моем безвыходном положении, он предложил мне поступить к нему в поезд младшим врачом (взяв с собой жену), что он здесь легко может оформить и сегодня же вечером приходить нам обоим на поезд, заполненный больными и ранеными, которых они везут на Кавказ.
«Пока поправитесь, будете лежать в своем купе, а потом станете помогать мне», — сказал он. Я согласился, и вечером того же дня мы заняли с женой отведенное нам при вагоне-перевязочной двухместное купе, в котором проездили около года вплоть до освобождения нас Красной армией при взятии Новороссийска. За это время я успел проболеть в нашем поезде около двух месяцев брюшным тифом. Работа, когда поправлялся, была мне знакома и посильна, бытовые условия жизни неплохие.
У красных
Незадолго до освобождения нас из плена старший врач перевелся с поезда куда-то на другое место, и я остался одним врачом за старшего и за младшего. При освобождении нас красной армией мы попали сначала в распоряжение Новороссийского Красного Креста, который назначил меня старшим врачом на том же бывшем моем поезде. Жену при первой возможности я отправил к детям в Елец, а сам остался работать со своим поездом на Кавказском фронте...
Мирная жизнь. Советский врач
По окончании военных действий в 1921 году распоряжением Главсанупра (Главного санитарного управления) я был переведен на службу в город Горький и на следующий год демобилизован.
Первые 10 месяцев после этого работал ординатором 1-й Советской больницы Сталинского района. В 1922 году поступил на службу на железную дорогу. Сначала заведующим сандезотрядом, а по расформировании его, с 1 января 1923 года, заведующим Нижегородским врачебным участком (ныне поликлиника).
Константин Васильевич Криворотов с женой. Фотография 1909 года
Изображение предоставлено Александрой Зеленской (Alexandra Sirzen Zelenskaya, Ph.D)
Когда через полтора года участок в административно-хозяйственном отношении объединился с Узловой больницей, я остался на нем амбулаторным лечащим врачом.
В бытность заведующим врачебным участком положил начало организации дифференцированной спецпомощи больным вместо практиковавшегося до того общего приема часто даже не врачебным, а фельдшерским персоналом. За недостатком врачей работать приходилось в это время до 16 часов в сутки (за 1 ставку).
В год начала коллективизации, когда был дан лозунг «врачи в колхозы», первым из всего коллектива вызвался добровольно ехать на работу в колхоз; по возвращении оттуда привез одобрение и благодарность за свою работу.
В 1932 году, когда на Дальний Восток потребовались командировки многих железнодорожников, и в том числе врачей, и когда ни один врач из всего Горьковского коллектива, невзирая на категорические предписания Транссанупра (Транспортного санитарного управления) не хотел ехать, я, уже имевший за плечами тяжелую скитальческую жизнь, 30 лет врачебного труда и 54 года от роду, один из всех вызвался добровольно ехать на неизвестное несмотря на то, что о моей кандидатуре не было и речи. Поехал и пробыл там около полугода, работал на сыпном тифу на врачебном участке, трижды был премирован, получил звание ударника.
В 1936 году, при выделении Горьковской дороги переведен на работу в Дорсанотдел (Дорожный санитарный отдел). За неутверждением на 1937 год в смете ДСО штатной единицы на занимаемую должность был переведен заведующим учебной частью вновь формируемой фельдшерской школы при Узловой больнице.
Здесь, несмотря на отсутствие твердой сметы, средств, помещений, хоть каких-нибудь руководящих указаний и т.п. — на пустом месте — мною была открыта уже в месячный срок школа, которая работает успешно до сих пор. Из-за снижения зарплаты по вновь присланной смете до 335 рублей (при 35-летнем стаже) оставил работу в школе и перешел с сентября 1937 года в поликлинику на должность дежурного врача.
Последние 18 лет проработал врачом скорой помощи до ухода на пенсию 1 октября 1956-го. А всего стажа работы врачом с окончания медфака у меня набралось 54 года....
Конечно, можно бы изложить получше, посвязнее, пограмотнее, но я теперь не так уж стал работать, как, вижу сам, было раньше. Пусть уже будет так, как написалось.
20 сентября 1963 года
К. Криворотов