В октябре 2013 года единорос Алексей Журавлев и жириновец Сергей Жигарев внесли в Госдуму законопроект, предлагающий принимать в детские сады и школы детей мигрантов только после того, как их родители докажут, что платят местные налоги. По подсчетам департамента образования, в 2012 году в московских школах учились около 30 тысяч детей иностранных граждан; по оценкам ФМС — около 70 тысяч. «Лента.ру» отправилась в столичные учебные заведения, чтобы посмотреть, как учатся мигранты. Выяснилось, что многие школьники собираются уехать из России после погромов в Бирюлеве, а учителя воспитывают своих подопечных, угрожая им миграционной службой.

Школьники-мигранты

14-летний азербайджанец Зафар (имя изменено) перекидывает из руки в руку мобильный. На экране телефона — страница Зафара «Вконтакте», она обильно украшена фотографиями дорогих черных автомобилей, стопок денег и золотых часов; еще там цитаты из сообщества «Типичный азербайджанец» («Лайк, если у тебя тоже одна бровь»), а также выдержки из Корана.

Урок обществознания, на котором должны были рассказывать про постиндустриальное общество, подросток предпочел переждать в коридоре своей школы, расположенной в Чертанове (отдаленный район Москвы). Восьмиклассник Зафар не боится испортить отношения с учителями, потому что скоро уедет учиться в Баку. Его отец работал продавцом на овощебазе в Бирюлеве, но ее закрыли после погрома националистов 13 октября 2013 года. «Кроме того, что отец остался без работы, а значит денег у нас теперь нет, просто опасно стало, — объясняет Зафар. — В те дни большинство азербайджанцев не выходило на улицу. А теперь многие собираются уехать. А многие уже уехали».

В Баку Зафар возвращаться не хочет, несмотря на то, что его семья владеет там большим домом, «со всю школу». В Москве семья (отец, мать и брат) снимает трехкомнатную квартиру недалеко от той самой бирюлевской овощебазы; обходится она в 40 тысяч рублей в месяц. Однако в Азербайджане, жалуется школьник, придется «убираться и работать в саду». При этом Зафар признает, что оставаться в российской столице — тоже не вариант: «Боимся полиции. Они ходят рейдами по квартирам. Мы живем со временной регистрацией, но кто их знает».

К Зафару подбегает его одноклассница, 13-летняя Самира (она тоже азербайджанка, имя изменено). Она хочет выяснить, почему Зафар прогуливает. Мальчик отмахивается. Девочка смеется: «Ну ты даешь, какой смелый!» Как и Зафар, она свободно владеет русским языком. Когда Зафар говорит — «Грузинцы тоже на базе работали», Самира тут же поправляет: «Ты чего? Не грузинцы, а грузины».

Об инициативе депутатов Госдумы Журавлева и Жигарева (по поводу ограничения обучения детей мигрантов в российских школах) Зафар и Самира не слышали. «Я не понимаю, зачем разделять национальности, — рассуждает Самира. — Вот доразделялись в Бирюлеве, моего дядю взяли там, когда 1200 человек задержали. Его продержали два дня, потом он дал 60 тысяч рублей, чтобы его не депортировали, — и отпустили».

После погромов, рассказывает Самира, ее родители попросили хозяйку квартиры снизить арендную плату (отец работал на овощной базе и остался без работы), та в ответ предложила им куда-нибудь переехать. Отец срочно нашел новую работу. «А у моего папы были документы, но теперь на всякий случай еще какие-то документы появились», — смеется Зафар. «А вообще, — добавляет школьница, — Орхан Зейналов (подозреваемый в убийстве Егора Щербакова, это преступление стало поводом для погромов в Бирюлеве — прим. «Ленты.ру») из села, откуда [родом] моя мама. Отец Зейналова был директором у моей мамы… Разговаривали через знакомых, он [Зейналов] говорит, его полиция запутала, поэтому он сказал, что отказывается от показаний».

После событий в Бирюлеве Самира стала меньше гулять: то мужчины косо смотрят, то бабушки у подъезда рассматривают с осуждением. «Да, точняк, самые главные националисты — это бабушки у подъездов, — соглашается Зафар. — А на меня напали однажды на [станции метро] “Пражской” несколько националистов, повалили. Били недолго и отпустили. Только синяки остались».

У самого Зафара есть приятель, которого он называет «скинхедом». Они вместе часто гуляют по Чертанову, даже когда «скинхед» собирается кого-нибудь бить. «Он хороший парень, добрый скинхед. Говорит — просто от жизни веселья не получает, — объясняет Зафар. — Он в школе не дерется, не любит только тех, кто носит красные мокасины, и тех, кто на улице лезгинку танцует. Мы таких тупаками называем. Это те же, кто сидят [и] тупят в торговых центрах».

Зафар и Самира ездят домой только во время летних каникул. Большинство их одноклассников тоже проводят лето не в Москве, потому что разъезжаются по родным странам — в Азербайджан, Армению, Узбекистан, Украину, Молдавию, Таджикистан, Сербию.

Налог на детей

3 октября 2013 года председатель партии «Родина» и при этом член фракции «Единой России», депутат Госдумы Алексей Журавлев (недавно он предлагал лишить гомосексуальные пары родительских прав, в итоге документ был отозван самим Журавлевым) и член ЛДПР Сергей Жигарев инициировали законопроект об изменении статей 67 и 78 закона «Об образовании в РФ». Проект предлагает обязать иностранцев, отдающих своих детей в российские детские сады и школы, предоставлять документы, подтверждающие, что они платят налоги в течение всего срока пребывания в стране. Если эти поправки будут приняты, в учебных заведениях больше не смогут учиться дети тех мигрантов, которые работают «бомбилами», дворниками, строителями, продавцами и грузчиками на рынках, то есть официально нигде не числятся. Сейчас для поступления их детей в школу достаточно представить только справку о временной регистрации.

В пояснительной записке к законопроекту говорится, что ограничение мигрантов в поступлении в школы и детсады позволит решить проблему нехватки мест в учебных учреждениях. Особо заостряется внимание на детских садах: по сведениям Журавлева, только 58 процентов российских детей из-за дефицита мест могут посещать садики.

Журавлев указывает, что, по данным заместителя мэра Москвы по вопросам образования и здравоохранения (в настоящее время — заместителя председателя российского правительства) Ольги Голодец, в 2011 году в московских детских садах и школах учились примерно 28 тысяч детей иностранцев. И добавляет, что, по другой оценке, эта цифра может составлять 70 тысяч (Журавлев имеет в виду заявления начальника управления содействия интеграции Федеральной миграционной службы Татьяны Бажан). По статистике столичного департамента образования за 2012 год, доля детей мигрантов в московских школах составляла три процента, это примерно 21 тысяча человек.

«Сейчас получается, что мигрант приезжает сюда, получает регистрацию на три месяца и сразу может устраивать своих детей в школы, детские сады, — заявил автор законопроекта на пресс-конференции 4 октября. — Мы не ограничиваем эти права, мы говорим о том, что нужна справка налогового резидента. Если есть справка, то он получает все права гражданина Российской Федерации». Журавлев уверен, что сейчас «довели [ситуацию] до такой степени, что родители в школах бьются, чтобы попасть в классы, где нет мигрантов».

«Мы переживаем за узбеков, за таджиков, но кто-нибудь о наших людях подумал? — сказала помощница Алексея Журавлева по социальным вопросам Вера Лекарева на той же пресс-конференции. — Как им живется? Особенно там, где нелегальные мигранты нахально действуют на территории нашей. Алексей Журавлев говорит о наведении порядка в стране. Как в США происходит, которые все так любят? Там благотворительные фонды даже перестали дарить игрушки детям нелегалов. Этим законопроектом мы выведем из тени десятки тысяч несчастных нелегальных мигрантов, которые попали в рабовладельческое общество к своим работодателям».

«Если дети в стране, в городе, значит мы должны за них нести ответственность, — возражает в эфире телеканала ТВ100 Даниил Любаров, председатель общественной организации «Дети Петербурга», которая занимается адаптацией детей мигрантов. — Нет систем адаптации для таких детей. Именно этим мы занимаемся. Мы учим их русскому языку, пытаемся дать им азы русской культуры, прививку городской петербургской культуры, водим их в музеи. И этот путь правильный, он уменьшит издержки их адаптации».

«Эта мера не решит проблему, поскольку законодатели пытаются ликвидировать последствия, а не причину, — заявил «Известиям» председатель Профсоюза трудящихся-мигрантов Ренат Каримов. — Налоговый резидент — это легально трудоустроенный человек, получивший работу по квоте ФМС, которая установлена в 1,7 миллиона человек. А в стране около 11 миллионов мигрантов. И для их детей путь в школы и детсады будет закрыт». Его поддерживает президент федерации мигрантов России Мухаммад Амин Маджумдер. «Думаю, это бредовые идеи, — сказал он в эфире телеканала ТВ100. — Если хотим жить с открытыми границами, не нужно так делать. Иначе нужно закрыть границы. 90 процентов мигрантов находятся нелегально в России».

Против инициативы Журавлева-Жигарева выступил даже уполномоченный по правам ребенка в России Павел Астахов, поддерживающий многие одиозные законопроекты (в том числе, закон о запрете усыновления российских сирот американцами). «Это глупо, потому что Господь Бог создал всех людей разными. Раньше была государственная политика — интернационализм, — заявил Астахов. — Ее надо возрождать, учитывая ошибки Европы».

Приехавшие с детьми остаются

В среднем, 15-16 процентов трудовых мигрантов приезжают в Россию вместе с детьми, пишет в статье «Дети мигрантов в России» старший научный сотрудник Института демографии Высшей школы экономики Юлия Флоринская. Она также указывает, что 84 процента мигрантов, взявших с собой ребенка, переселяются с супругой или супругом. 57 процентов приехавших с детьми планируют остаться в России жить; среди женщин, оставивших детей дома, только около 10 процентов намерены остаться в стране.

Чаще детей берут с собой выходцы из Армении и Азербайджана, мигранты из Центральной Азии предпочитают оставлять их дома. Одна из главных причин, почему детей не берут с собой — нежелание отрывать от школы, в которую дети ходят на родине. Юлия Флоринская указывает, что эта причина остается самой весомой: «В глазах родителей качество российского школьного образования не в состоянии перевесить минусы пребывания ребенка в чужой и, видимо, не очень комфортной для него среде».

Только 15-25 процентов детей-мигрантов ходят в России в детский сад (доля российских детей — от 50-ти до 80-ти процентов), пишет сотрудница ВШЭ в главе «Доступ детей мигрантов к образованию». Флоринская объясняет такую разницу тем, что мигрантам часто не хватает средств для оплаты садика, они не могут собрать нужные документы: помимо регистрации требуется еще медицинский полис на ребенка, по которому нужно пройти диспансеризацию. Около 10 процентов детей мигрантов из Центральной Азии посещают дошкольные учреждения, в то время как выходцы из Азербайджана и Армении устраивают в садики почти половину своих детей.

Нередко сами мигранты открывают детские сады на дому. На одном из форумов мигрантов девушка Назира рассказывает, что открыла детский сад для «деток мигрантов». Она объясняет, что в московские детские сады не все могут записаться без местной прописки, а частные заведения — дорогие, они обходятся примерно в 25 тысяч рублей в месяц. Назира готова принимать детей в возрасте от трех до пяти лет; будет обучать математике, русскому, английскому, лепке, рисованию, чтению; обещает «тихий час» и «сбалансированное питание четыре раза в день». Назира отмечает, что садик работает по будням с утра и до семи вечера, но при необходимости детей можно оставлять и на ночь, и на выходные.

В школу, по данным Института демографии ВШЭ, ходят от 70-ти до 80-ти процентов детей мигрантов.

Армянин Самвел (имя изменено), закончивший российскую школу несколько лет назад, утверждает, что мигрантам, чтобы устроить своих детей в учебные заведения, часто приходится работать в школе, в том числе уборщиками и дворниками. «Есть директора, которые берут вместе с детьми еще что-то. Необязательно взятки, хотя они часто берут. А берут отца в дворники или мать в уборщицы. Действуют чаще всего через фирмы-подрядчики, местные ДЭЗы, которые нанимают людей. Родители работают за совсем небольшие деньги, тысяч за 20 вместо 35-ти, а взамен их ребенок учится в школе», — рассказывает Самвел.

Когда он приехал в Москву из Андижана (там Самвел жил некоторое время перед тем, как отправиться в Россию), директор школы увидела в его узбекском табеле четверки по русскому языку. Директор усомнилась в достоверности оценок; Самвел предложил устроить ему проверку на знание русского. Директор в итоге, не задавая больше вопросов, взяла его в школу.

Самвел добавляет, что детей школам в принципе брать выгодно — и чем больше, тем лучше: за каждого ребенка департамент образования перечисляет школе средства. По его словам, поборы продолжаются на протяжении всего обучения, но активизируются ближе к выпускному: родителям Самвела предлагали заплатить две тысячи долларов за серебряную медаль.

Школа русского языка

«Нужно делать систему адаптации мигрантов, нужны в классах адаптационные группы, которые быстро бы подтягивали, учили русскому языку и дальше ставили в класс», — заявил Алексей Журавлев. В Москве для этого в каждом округе при общеобразовательных школах несколько лет назад создали «Школы русского языка» (ШРЯ). В них дети мигрантов в течение года учат русский язык, а потом поступают в соответствующий их возрасту и уровню класс. По данным Института демографии ВШЭ, в Москве во всех таких школах учатся не больше 300 человек, при этом детей мигрантов в столице — около 30 тысяч.

Одна из школ, в которой работает ШРЯ, находится в районе Гольяново. По рассказам местных, раньше, когда рядом функционировал Черкизон (Черкизовский рынок), почти во всех классах местных школ больше половины учеников составляли мигранты.

В школе №1076 и сейчас иностранных граждан больше половины. В первом классе из 26 учеников — 18 мигрантов. В шестом из 31-го — 22 мигранта. В целом, больше всего в школе выходцев из Киргизии (91 человек), Таджикистана (91 человек), Азербайджана (31 человек), Узбекистана (27 человек); в этом году записались два ребенка из Сирии.

Сирийцы сейчас учатся в «Школе русского языка». Всего в ней числятся 48 детей. Сначала в школе появились классы для афганских беженцев, через несколько лет начали приходить дети других национальностей. В ШРЯ они учат русский язык, поют русские народные песни и читают русские сказки. 16 учителей школы получили специализацию по преподаванию русского языка как иностранного. Большинство проучившихся в ШРЯ после года учебы остаются в общеобразовательной школе, для чего проходят тестирование, которое определяет подготовку и по русскому, и по другим предметам.

«Везут детей сюда, в основном, нормальные [мигранты], — объяснила директор школы №1076 Светлана Фомичева. — А те гастарбайтеры, что живут в подвалах по восемь человек, детей не привозят». По словам Фомичевой, в школах, где много мигрантов, ученики надолго не задерживаются, потому что часто переезжают. Директор считает, что учить их «нормально, не проще, чем с нашими», но на мигрантов «есть особенные рычаги влияния». «Вот подрались недавно вьетнамец и азербайджанец, я сразу написала бумагу в ФМС. Для тех, кто нелегально живет, она многое значит, — откровенничает Фомичева. — Была обычная драка, без национальной почвы. И бумаги лежали, но одноклассники вступились, написали обращение, чтобы их простили, что берут их на поруки».

Информация о некоторых конфликтах с участием школьников-мигрантов попадает в социальные сети. Есть, например, ролик про то, как школьника ставят на колени и заставляют сказать: «“Анжи” — чемпион, а русские *******»; есть записи, на которых учителям непосредственно во время урока угрожают травматическими пистолетами, и так далее.

Ученик гольяновской школы №1076 Арбоб (имя изменено), наполовину таджик, наполовину иранец, уверен, что учебное заведение скоро ликвидируют, потому что «все рынки к **** позакрывали». Впрочем, гольяновскую школу посещают не все местные дети мигрантов. 16-летний таджик в оранжевой жилетке, работающий дворником неподалеку, возле станции метро «Щелковская», жестами и кивками объяснил корреспонденту «Ленты.ру», что никогда не ходил в российскую школу.

* * *

16-летний узбек Шерзод (имя изменено) прогуливается по спортивной площадке школы на юге Москвы. Десять раз подтягивается на турнике, потом уверенно пробегает по лестнице вверх, садится на перила. Он не так весел, как азербайджанцы Зафар и Самира; вообще — смурной и молчаливый. Родители перебиваются непостоянными заработками. Отец то бомбит на старой «шестерке», то продает фрукты в палатке. Мать тоже торговала, некоторое время работала уборщицей в школе сына. Старший брат не может устроиться на работу: «Кроме как в торговлю, не берут никуда».

Раз в месяц или реже на одноклассников Шерзода, как он сам говорит, «что-то находит» — они хватают его, тащат в туалет и засовывают головой в унитаз, но не бьют. В остальное время Шерзод с ними дружит и не конфликтует. Даже иногда дает списывать.